Спускаясь по ступенькам, я подмечаю, что происходит вокруг: у кого-то работают маляры, у кого-то новый кондиционер или стереосистема, у кого-то вечеринка или перебранка. Но отличительная черта добрососедского поведения – уважать право на частную жизнь. Даже сплетни выступают в роли фильтра, избавляя от необходимости прямого столкновения, смягчая непрошенную осведомленность, но, поскольку они все-таки основаны на правдивых сведениях, то позволяют осуществлять неформальный обмен взаимными претензиями. Недавно съехавший фотограф жил напротив нас на лестничной площадке с тех самых пор, как мы сами въехали в этот дом. И хотя все это время наши отношения оставались вполне дружелюбными, ни мы не были у него в гостях, ни он у нас – мы только стояли перед дверьми друг друга. Вообще-то мы мало в чьих соседских квартирах были, и еще меньше кто из соседей был у нас.
Отчасти это происходит оттого, что мы сами невероятно социальны и предпочитаем веселиться в городе, а не дома. И большинство наших соседей, хотя многие из них очень милы, не те люди, с которыми мы сами согласились бы жить вместе. Что у нас есть общего, так это сам дом и – как его расширение – квартал. Это и определяет главную арену пересечения наших общественных интересов. Мы дружно браним домовладельцев (которые со своей стороны в долгу не остаются), и, таким образом, наше взаимодействие в основном вертится вокруг коммунальных служб и ремонтов, вокруг того, что надо бы наконец устроить «забастовку» по поводу квартплаты, и вокруг самиздатовских листков, ехидно обличающих неуступчивость собственников недвижимости.
Еще нас объединяет привязанность к району, к его характерной физиономии, образу жизни и прямо-таки советскому чувству коллективизма. Не будет преувеличением сказать, что все мы съехались в Виллидж по собственному выбору (пожалуй, кроме Марго Вдомерожденной), хотя, пожалуй, кое-кто из самых старых жильцов, пользующихся фиксированной арендной ставкой, не совсем свободны в своем желании оставаться здесь. В какой-то степени к нам это тоже относится. Наша квартплата защищена «законом о стабилизации квартплаты». Когда мы въехали сюда, она соответствовала среднерыночной, но ее рост в последующие годы оставался в рамках, устанавливаемых каждые два года муниципальной комиссией, на слушаниях которой представители жильцов и домовладельцев сходятся лицом к лицу. Так что, хотя нашу квартплату нельзя назвать низкой, она ниже, чем могла бы быть, если бы определялась исключительно рыночными механизмами.
Законы стабилизации и контроля арендной платы производят еще один важный эффект. Поскольку мы и наши соседи привязаны к дому экономически, мы чувствуем определенную социальную стабильность. С точки зрения местной политики и психологии вовлеченности это в высшей степени избирательное вложение приводит к положительному результату, укрепляя нашу заинтересованность как в доме, так и в квартале. А длительность присутствия произвела еще один эффект: мы все стали лучше осведомлены как об исторический перспективе, так и о самом месте нашего обитания. Стабильность ведет к повышению и упрочению чувства сопричастности, росту лояльности, цементирует общность.
Обстоятельства, благодаря которым мы въехали в этот дом, сделались (в первую очередь усилиями Джоан) самой популярной частью мифологии нашего брака. Мы перебивались временными вариантами и уже какое-то время искали постоянное решение. Я сосредоточил свои чаяния на гигантском лофте на береговой линии Бруклина – в районе, который сейчас очень моден, а тогда считался на отшибе. Пространство было абсолютно «сырым»: ни пола, ни водопровода, ни отопления – ничего, оно находилось далеко от маршрутов общественного транспорта, даже от магазинов. Однажды, когда мы пришли осмотреться, на первый этаж как раз вломились вооруженные грабители. Что тут прикажешь делать? Помещение было огромным, из него открывались панорамные виды на Манхэттен и Ист-Ривер. Но тогда у нас не было денег на перестройку, мои собственные строительские навыки были весьма ограниченны, к тому же неудобство расположения и пугающая бесконечность ремонта – все это ложилось тяжкой ношей на чашу весов моих неутешительных расчетов.