А сегодня был у Лили был день рождения. Она сомневалась, что будут отмечать: в прошлый раз они с Джеймсом просто посидели в местном пабе. Она толком не отошла от смерти родителей и переделки в Косом переулке, праздник устраивать не хотелось. Сейчас же душа жаждала праздника, словно не насытилась им на Рождество, хотя Лили уговаривала себя, что отмечать двадцать лет совсем не обязательно.
Её как-то торопились поздравить: уже прислали открытки Алиса и Мери, от Петунии по маггловской почте пришла кошмарнейшая ваза, Слизнорт прислал пластинку с несколькими ариями, сборник стихов Эдгара По принесла сова от Люпина. Относительно Марлин Лили не сомневалась: подруга поздравит обязательно – а вот Джеймсу, пожалуй, придется напоминать. Пока завтрак ему готов, дома сидеть скучно – может, прогуляться по утренней деревне? Но в гостиной полыхнул камин, пришлось спуститься и ответить.
Оказалось, на связь вышла Марлин.
- Привет, ты не занята? Слушай, мне надо срочно с тобой встретиться в Косом переулке. Переправься через камин в «Дырявый Котел».
Лили так привыкла слышать тревожные вести, что беззаботное лицо встретившей её подруги озадачило.
- Ничего не случилось? Зачем же…
- Просто так, - хмыкнула Марлин. – Почему что-то обязательно должно случиться? Лили, нам с тобой по двадцать лет – неужели мы не можем просто выбраться в свободный день в Лондон и прогуляться?
Лили смущенно покраснела, огляделась вокруг. Лысый бармен в фартуке наливал сливочного пива кудрявой ведьмочке с черными беличьими глазками, рядом расслаблялись после ночной смены два аврора. Тощий петушащийся мальчонка фальцетом спрашивал, сколько стоит бутылка огневиски. Точно, жизнь продолжалась, и не сказать, что страна тонет в войне. А Марлин как принарядилась: под мантией – белое платье и алое болеро, алая шляпка с вуалеткой, помалу в тон.
- Какая ты сегодня…
- Соответствую мероприятию. Идем на выставку художника-абстракциониста. Да, Лили, у магов они тоже бывают.
Примерно в это время старик трактирщик в «Кабаньей голове» удосужился наконец протереть стойку, ставшую уже липкой от грязи. Не сказать, чтобы чистая публика у них останавливается, а все же неловко. Брат сегодня придет, осмеет еще, острослов старый.
Хоть трактирщик и дал себе слово не вмешиваться в дела постояльцев, однако грош была бы ему цена, если бы он за ними не наблюдал тайком – особенно в такое время. Что сказать? Публики в ранний час мало, и вся знакомая. В углу местный растлитель шепчется с сутенером. Содержатель абортария в Лютном сидит у окна и спешно набивает рот картошкой: к нему, верно, кто-то должен прийти. Шпик из Министерства дремлет в углу, загримированный бродягой. Э, а вон и цыганка спустилась.
Это так трактирщик про себя новую постоялицу прозвал. Лицом-то она, конечно, на цыганку не похожа, но наряжается, словно подражает: шаль пестрая, браслеты, серьги тяжелые. И при этом – очки круглые, выпуклые, как у учительницы в каком-нибудь маггловском фильме. Глядеть и смех и грех, а ведь молодая, и если б не все эти тряпки, не сказать, что дурна.
Так, еще один клиент образовался - не постоялец, скорей, просто выпить зашел… Э, нет. Сделал знак содержателю абортария. Тот доедает и уходит наверх, а новый все еще сидит. Кажется, он тут не первый раз. Ну точно, осенью еще приходил, и к тому же содержателю. После ухода вонь в номере стояла невыносимая. Верно, зелья ему прямо на месте варил.
Новый, посидев и подождав, тоже шмыгает наверх. Трактирщик с омерзением разглядывает сутулую спину и острые, даже из-под зимней мантии торчащие лопатки. «Еще мальчишка, а вон чем зарабатывает. Вожжой бы таких учить. Совсем ведь им плевать, на чем деньги-то делать». Вожжа у трактирщика имелась – Хагрид однажды заложил. Выкупать не стал, а на бойком месте все сгодится: хоть бы тех же разбуянившихся клиентов прогонять. В обход трактирщик отправлялся только с ней: действует не хуже Ступефая, если вдарить как следует.
На выставке Лили и Марлин пробыли почти до полудня: все не могли насмеяться на странные движущиеся фигуры, на кособоких кошек и змееобразных гиппогрифов, завывавших с полотен. На взгляд Лили, художник оказался скорее примитивистом, но, в принципе, это не так уж было важно. После они с Марлин снова выпили кофе и перекусили: желудок Лили, с утра некормленый, жалобно хныкал, и она опасалась, что ребенок внутри тоже обидится. За ланчем удалось уговорить подругу отправиться с ней в Годрикову Впадину: Лили хотела посоветоваться насчет выбора детской. Планировалось отвести под нее одну из гостевых комнат – ту самую, где Лили останавливалась, приезжая на Рождество на седьмом курсе; комната подходила прекрасно, но все же чем-то будущей матери не нравилась. От Марлин требовалось развеять или подтвердить сомнения.
Но получилось иначе. Выйдя из камина, Лили вздрогнула от грохота аплодисментов. Перед ней полукольцом стояла почти вся молодежь из Ордена, и здесь же были Мери, постройневшая и непривычно элегантная, хоть и в спортивном стиле, Джуди Браун, распустившая волосы по плечам – и все они, хлопая в ладоши, скандировали:
- С днем рождения! С днем рождения!
Потом хором запели традиционную поздравительную песню. От прочих отделились Джеймс с букетом белых роз, Сириус и Питер с бокалами шампанского. Муж, подойдя к Лили, нежно поцеловал её и вручил цветы, между тем как его друзья наперебой выкрикивали:
- За нашу умницу! За нашу красавицу! За самую приветливую! За самую радушную! За самую рыжую! За самые зеленые глаза!
Последнее выкрикнул Питер, и Лили умиленно расцеловала его в бледные пухлые щеки.
- Э, а я чем хуже? – возмутился Сириус.
- К тебе я приревную, - пояснил Джеймс.
Лили рассматривала гостиную, за полдня преобразившуюся: цветы и хвойные ветви по стенам, на потолке играли цветные блики, по углам сыпалось конфетти. Подруги, Джеймс и его друзья перебрасывались лукавыми взглядами. «Сколько же они готовились?» - только удивлялась Лили, пока муж усаживал её за пышно сервированный стол.
Смеркалось, задувал резкий ветер, обещая к ночи перерасти в бурю. Аберфорт отправился в обход. В таком заведении, чтобы не попасть в беду и не пропустить лишнего, нужно все держать под контролем. Тем более, у Альбуса сегодня с той странной постоялицей, косящей не то под учительницу, не то под цыганку, какое-то дело. Он говорил, неважное – ну да Альбуса больше надо слушать и больше ему верить. Хмыкая время от времени, Аберфот, держа вожжу наготове, ступая гораздо легче, чем можно бы ожидать от человека его роста и комплекции, крался по коридоры, останавливаясь у каждой двери и прислушиваясь.
Все тихо, даже у развратника не слышно привычных омерзительных звуков. Вот скоро покажется и дверь постоялицы-чудачки… А кто это застыл рядышком?
Прежде, чем незадачливый шпион успел обернуться, Аберфорт сгреб его за шиворот и крепко встряхнул. Тот дернулся, пытаясь вырваться, и старик узнал в нем мальчишку, приходившего варить зелья к содержателю абортария. Отвращение накатило.
- Подслушиваем, да? Подглядываем, шпионим? – с каждым вопросом он так встряхивал мальчишку, что у того клацала челюсть.
- Вы все не так поняли, - забормотал тот, пытаясь отцепить старые клешни от своей одежды. – Я всего лишь ошибся…
- Сейчас ты не мне скажешь, как ты ошибся! – Аберфорт распахнул дверь и втолкнул изрядно сконфуженного парня вперед.
Единственная в комнате свечка горела в полсилы. Девица, опустившаяся на стул, выглядела столь изможденной, что Аберфорт заволновался: не послать ли за доктором? Хотя Альбус здесь, позовет, если что. Сам же Альбус, едва взглянув на непрошеного гостя, спокойно проговорил: