Лили новость ошарашила. Она ведь знала, что накануне вечером Дункан был в родительском доме, играл с Джилли в плюй-камни, сидел со всеми за одним столом…. И уже тогда думал о том, как выдаст их всех Пожирателям смерти? А может, размышлял, как ему удобнее будет убить мачеху и сестру? Во время боя он пообещал увести Люси и Джилли из дома, и они, безоружные, доверчиво шли за ним… И Марлин умерла, считая, что брат также погиб, защищая родных… Или в последний момент она все же увидела его среди Пожирателей смерти?
Лили сама толком не понимала, что чувствует. До сих пор было отчаянно жаль Марлин, жаль Люси и Джилли, доверившихся вероломному человеку, но почему-то Дункана было жаль не меньше. Она почему-то была уверена, что он искренне хотел наказать насильника своей невесты, что предательство далось ему нелегко, а убийство – тем более, и теперь его страдания столь велики, что приговор уже почти безразличен. В том, что суд будет к нему суров, никто не сомневался: сложно ожидать снисхождения к тому, кто предал свою сторону и свою семью. Пожалуй, Лили навестила бы его, если бы не беременность: соваться в Азкабан сейчас было безумием.
В последние месяцы перед родами Лили почти не приходилось скучать в одиночестве. То она выбиралась в Косой переулок вместе с Алисой – присмотреть вещи для будущих малышей. Лонгботомы наконец сняли домик в какой-то деревушке, несмотря на протесты свекрови – та утверждала, что после родов невестке никак не обойтись без её помощи. Чтобы как можно меньше в дальнейшем утруждать миссис Лонгботтом просьбами, Алиса заранее тренировалась мыть, кормить и пеленать ребенка, стирать пеленки и кипятить бутылочки, штудировала литературу о детских болезнях и труды по воспитанию детей, за которыми заглядывала в том числе в маггловские книжные магазины.
То приходил Сириус и помогал Джеймсу обустраивать детскую. Они что-то по сто раз переделывали, так что, заглядывая в комнату, Лили не узнавала её. Конечно, Сириус был выбран в крестные будущему ребенку, что Лили совершенно не удивило. А вот крестная… Мери вечно в разъездах по миру, с Алисой они все же не настолько близки. Ах, если бы Марлин была жива… Лили спешно давила слезы.
О Марлин помнили. Помнил Сириус, ходивший с темным и яростным лицом. Помнили подруги, при каждой встрече минуту молчавшие. Помнили остальные орденцы, ждавшие приговора её предателю-брату. Но все-таки Марлин никогда не вернется, а значит, крестной матери у ребенка Лили, видимо, не будет.
Еще заходила Батильда, расспрашивала о самочувствии, вспоминала, как её Маргарет носила Геллерта, и советовала то есть тертые яблоки, то до родов не стричь волосы: это считалось дурной приметой. Между делом она заканчивала свою историю о Дамблдоре: однажды она встретила его на кладбище, у могилы сестры и матери; они тогда долго говорили, и она словно бы отпустила свой гнев на него.
- Я поняла, что Геллерт, пока творил свои ужасные дела, был взрослым, - вздохнула старушка. – А значит, совершал он преступления по своей воле.
Лили кивала, изображая понимание, хотя на самом деле так и смогла поверить, что Дамблдор мог водить дружбу с Гриндевальдом.
Июль давался особенно тяжело. Тяжелый живот мешал спать, мешал завязывать шнурки. Передвигаться почти не было сил. Погода стояла душная, пот то и дело усеивал все тело, и Лили яростно мылась. К тому же побаливали ноги.
Но все-таки Лили ни за что на свете не отказалась бы от нынешнего состояния. Еще немного – и она родит ребенка, даст жизнь новому существу. Ребенок вечерами ворочался, и Лили, гладя живот, шепотом рассказывала, что она видит из окна. Часто Джеймс подсаживался, клал ей на живот руку и тоже слушал, как стучит пяточкой его сын или дочь.
Двадцать девятого Лили легла в больницу – по счастливому совпадению, положили её в палату к Алисе. Джеймс и Фрэнк сидели у них до самой ночи, покуда медсестра их не прогнала, но девушки еще долго махали им руками, стоя у окна.
Летней ночью не спалось то ли от духоты, то ли от волнения. Алиса вполголоса рассказывала Лили про раннее детство: как отец-астроном показывал ей в телескоп созвездия и рассказывал легенды, откуда взяты их названия, как мама рассказывала про Шекспира… Потом, стоя у окна, они пробовали рассмотреть созвездия на небе, но увидели, конечно, только Сириус.
Алиса родила на следующий день здорового и крупного мальчика. Её, правда, перевели в другую палату, служившей в Мунго чем-то вроде реанимации: роды прошли тяжело. К Лили снова пришел Джеймс, развлекал шутками. Пока не начало темнеть, а после его ухода она сразу легла спать, стараясь не думать, когда же ей придет черед. А черед ей пришел на следующий день.
…Было невероятно больно. Лили могла подумать, что её пытают Круциатусом, если бы врачи грубовато, но ободряюще не покрикивали на нее и если бы время от времени ей не смачивали губы водой.
- Голову вперед! Голову вперед выстави!
Лили, не понимая, зачем это, все-таки пыталась подчиниться, но боль снова опрокидывала. Еще, кажется, она кричала. Сама почему-то не слышала, просто потом хрипела пару недель.
- Головка идет! – донеслось уже, будто сквозь вату. Скользкими от пота пальцами Лили мяла простыню, в которую вцепилась. В горле стоял ком тошноты, она изо всех сжимала зубы. Снова порыв боли, кажется, сильней прочих… И внезапное облегчение.
Сухо задыхаясь, она попыталась приподняться. Где-то сбоку раздался шлепок, и залился криком ребенок. Её ребенок, да?
- Покажите, - губы едва слушались. – Покажите! Немедленно!
И ей на грудь положили что-то мокрое, красное, всхлипывающее и теплое. Замерев, Лили слегка дотронулась до мягкой, нежнейшей спинки. Мокрая головенка с редкими спутанными волосиками елозила по её ключице.
- У вас мальчик, - сказали ей.
Потом было странное смутное состояние, когда она очень старалась не заснуть и не упустить из виду ребенка – от этих часов осталось лишь мелькание стен, пока её везли на каталке, да рыдания бежавшего за ней Джеймса.
========== Глава 76. Беда ==========
Октябрь стучал в окна холодным ливнем. Даже в полдень в малой гостиной Малфой-мэнора было темновато. Белые полуколонны выделялись на фоне темной стены, словно голые кости на фоне земли. Лорд сидел в кресле у окна, листая книгу. На стук шагов он лениво повернул полузмеиную голову.
- Северус, это ты. Да, Люциус говорил, что у тебя ко мне личная просьба. В чем же она заключается?
Юноша опустился на колени и поцеловал край мантии Темного Лорда.
- Пророчество… Я знаю, вы решили, будто речь в нем идет о семье Поттер…
- Да, они показались мне самыми подходящими. Ты оспариваешь это, Северус?
- Мой лорд, - юноша запнулся. – Я не смею спорить с вами, но ведь в пророчестве речь идет только об опасности от самого ребенка. Его мать не представляет для вас угрозы. Я прошу вас сохранить Лили Эванс… Лили Поттер… Сохранить ей жизнь.
Темный Лорд усмехнулся.
- С чего бы моему слуге проявлять такое беспокойство по отношению к грязнокровке?
Северус, переводя дух, посмотрел в пол.
- Я со школьных лет её… Желаю её тела.
Длинные пальцы постучали по подлокотнику.
- Ну что ж, если она не будет мешать мне устранить её сына, ей нечего бояться. Я проявлю милосердие.