Хоть и совсем немного, но от чувства выполненного долга ей стало легче.
Легче не отвечать обидой на обиду. Забыть, чтобы идти дальше. И, наверное, теперь легче нести свой крест самой. В полном одиночестве.
***
Но даже с первым снегом, освежившим и обновившим город, успокоение так и не пришло. Зато, округлившись, заметно вырос живот, и в джинсы спереди пришлось вшивать вставку. С зимней курткой все было сложнее, но, однако, с усилием застегивая молнию, она исправно посещала женскую консультацию.
Минул срок в двадцать четыре недели и критическая черта, после которой прервать беременность становилось невозможно, наконец, была пройдена. Ее гинеколог откровенно и грубо резюмировала, что отныне Татьяне следует готовиться к худшему. Под чем она, конечно, подразумевала рождение «слабоумного и уродливого существа, мало похожего на человека».
Таня и правда готовилась, но не к худшему, а к предстоящему появлению малыша в своей неустроенной жизни, больше напоминающей теперь дымящиеся на пожарище развалины. Сбережения стремительно таяли. Хотя она встала на учет, как безработная и, в придачу к деньгам от Василия, получала пособие, средств на достойное приданое для новорожденного катастрофически не хватало.
Ругая себя за былую расточительность, когда она, уверенная в обеспеченном будущем, безоглядно сорила деньгами, Таня принялась за дело. Шила пеленки и ползунки из купленной на распродаже нежно-голубой фланели. Распустила старый свитер и связала крохотный комбинезон, а после него несколько пар носочков. О кроватке и коляске приходилось пока только мечтать, но Таня копила, старательно экономя каждый рубль и верными шагами приближаясь к цели.
А еще она много гуляла и спала. Наводила чистоту в квартире и готовила обеды в ожидании возвращения Васи из техникума. О переезде он, к счастью, не заговаривал, и Таня расслабилась и вздохнула свободнее.
Она совершенно искренне привязалась к Василию, постепенно привыкнув к виду его нескладной фигуры на фоне давно знакомой обстановки. Перестала каждый раз невольно удивляться, видя, как он пьет из чашки, принадлежавшей ей в детстве. Или укрывается старым пледом матери. Или чинит дверцы платяного шкафа, в котором пряталась, будучи еще пятилетней девчонкой. Порой ей казалось, будто они так жили всегда. Вместе, вдвоем. А точнее, втроем. С котом.
.***
Именно в его молчаливой компании Таня встретила новый год – Вася уехал к родителям в деревню. Сразу после полуночи, стоя в темноте у окна и наблюдая, как при каждом залпе фейерверка забавно вздрагивают кошачьи усы, она получила долгожданную смску.
«Поздравляю вас обоих!» - прочитала с улыбкой. Через несколько секунд прилетела еще одна: «К Василию второму это не относится, ему передавай профилактический пендель».
- Пошли, Горемыка второй, - все еще улыбаясь, она взяла на руки сидящего рядом на подоконнике Ваську, и направилась с ним на кухню. – Молочка лучше тебе налью.
Сидя за кухонным столом и поглядывая на кота, лакающего из миски, Таня написала ответ: «С новым годом!». А про себя добавила: и спасибо за все. Кажется, только Василий стал сегодня тем человеком, которого ей действительно хотелось поздравить.
Ее саму, правда, тоже не оставили без поздравлений. С утра писали и звонили бывшие одноклассники, знакомые, немногочисленные подруги. Последние давно отдалились от нее, поэтому их нынешние пожелания звучали как-то формально, без прежней теплоты. Хотя, если честно, это она, Татьяна, отдалилась от них. С головой погрузилась в отношения с Олегом, сведя все остальные контакты к минимуму. Когда-то мир за пределами их уютной квартиры практически перестал для нее существовать. Центром ее вселенной был он, Олег.
От него поздравлений Таня, разумеется, не ждала. Как, впрочем, и от матери.
Ощущая теплую тяжесть кота, лежащего в ногах, и засыпая под шум празднующего города, она думала о Василии. Каким-то непостижимым образом он стал важной частью ее жизни, единственной надежной опорой в неспокойной реальности. Стал помощником, близким другом. Ее ангелом-хранителем.
***
Вася вернулся через неделю после нового года, в канун Рождества. Широко и шумно распахнул дверь, затаскивая разобранную детскую кроватку, а за ней упакованный в полиэтилен голубой матрац с плюшевыми медвежатами.
- Вот, - он слегка запыхался, - подарок пацану.
Повозившись немного, извлек из кармана куртки большую плитку молочного шоколада и протянул оторопевшей Татьяне.
- А это тебе. Я думал, думал что взять? Может тебе рыбки соленой захочется или шоколада. И решил, что лучше подсластить.
- Если честно, я бы съела сейчас мандаринку, - сказала Таня. Она с улыбкой разглядывала его. Куртка нараспашку. На щеках румянец от мороза. Из-под съехавшей назад шапки, торчит, смешно вздыбившись, длинная челка. А под ней глаза. С веселыми искорками, пляшущими в глубине. Какой же он хороший. Родной. И как же она соскучилась.
- Что? – спросил он, поймав Танин взгляд. В его глазах вдруг ярко и тепло полыхнуло в ответ.
- Ничего, - она смутилась, застигнутая врасплох. – Откуда такое богатство у бедного студента?
- Банк ограбил, - Вася весело ей подмигнул. – Ну, я сейчас, мигом в магазин.
Через секунду он уже спускался по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.
- Стой! – смеясь, закричала она вслед. – Мандарины есть, я купила!
***
Побежали дни, однообразные, похожие друг на друга. Таня все так же прилежно отмечалась в центре занятости и ходила на собеседования, с нарастающей досадой принимая уклончивые отказы и чувствуя, как, обратно пропорционально увеличивающемуся животу, неумолимо тают шансы найти работу.
Постепенно она перестала здороваться с соседками, что провожали ее косыми взглядами, и удивляться тому, с какой скоростью распространяются слухи. Ее особенная беременность вызывала жгучий злой интерес. Что ж, люди всегда так внимательны к чужим проблемам - думала Таня. Они ведь прячутся за ними от собственных бед.
А еще она научилась бросать трубку и прерывать разговоры при маленьшем намеке на осуждение или нездоровое любопытство. Пусть катятся подальше со своими мнениями, спасители чертовы. Пожалуй, только Василий не донимал советами о том, как ей жить дальше из, так называемых, лучших побуждений.
В конце концов, Таня постепенно свела на нет и свои визиты в женскую консультацию. На последнее она решилась с трудом, после долгих колебаний. Однако выносить единодушное неодобрение со стороны медиков со временем стало просто невыносимо. Разумеется, ей давно уже не предлагали избавиться от малыша. Теперь она стала причиной возможных неприятностей в виде испорченной статистики и рождения ребенка-инвалида.
Когда растаяли последние надежды на понимание со стороны окружающих, Таня возвела вокруг себя стену. Поставила невидимую защиту, охраняя себя и сына. И, спрятавшись в своей маленькой крепости, обратила мысленный взор в будущее.
Перед ней финишная прямая, в конце которой роды. Совсем немного времени осталось до того, как воплотятся в жизнь ее теоретические знания о синдроме. Те знания, что она по крупицам собирает бессонными ночами, уставившись в экран ноутбука или склонившись над медицинскими журналами в тусклом свете ночника. Вряд ли эти жалкие непрофессиональные представления окажутся такими уж хорошими помощниками, когда дело дойдет до практики.
Но она готова ко всему. И, наверное, впервые за последнее время смотрит вперед так уверенно и смело.
***