- Давай, помогу, - он пододвинул ее ботинки. Таня видела его затылок, сведенные от напряжения худые плечи. А ладонь, будто сама, ласково прикоснулась к его волосам, и, скользнув вниз за ухом, медленно поднялась по прохладной щеке.
Василий вскинул голову. Посмотрел из-под длинной челки внимательно, с затаенной надеждой. Таня ответила. Не вслух. Взглядом. И сразу поняла – это короткое, но бесконечное мгновение, когда их глаза впервые встретились так близко, останется в памяти навсегда.
***
- И кого же мы рожать собираемся? - акушерка не церемонилась, бубнила недовольно, листая Татьянину обменную карту. Пухлыми пальцами перебирала исписанные страницы, разворачивала заключения, шуршала бланками анализов. В соседней палате стонала в голос, надрывалась роженица. А она, Татьяна, будет кусать губы до крови, выть беззвучно. Ей кричать нельзя. По всеобщему мнению, она не заслужила. Таня вздохнула, нежно погладила живот.
Двадцать первая хромосома. Та самая лишняя гостья в двадцать первой паре. Кто мог знать, что судьба предстанет перед ней в виде наследственной аномалии? И кто мог предположить, что она, девчонка, которую когда-то легко выворачивало наизнанку при малейшем волнении, примет свою долю со спокойным, почти удивительным бесстрашием?
Снова накатила схватка. Накинулась на матку с упорным ожесточением. Таня обхватила живот, и, стиснув зубы, часто задышала. Что ж, уже совсем скоро.
Потерпи, маленький. Мы обязательно справимся, сможем…
***
Ребенок родился на третьей потуге, и живот опал, опустев. Тане пришло блаженное ощущение освобождения. Освободилось тело, а вместе с ним и душа словно окончательно сбросила оковы ненужных терзаний. Вот он – сын. Лежит на ее груди. Она чувствует ладонью теплую кожу на его спинке. Он дышит. Он кричит. А остальное не имеет значения.
Вдруг встало перед глазами лицо Марины. Не то бледное, с отпечатком глубокой боли, что она видела в последнюю их встречу. Вспомнился ее взгляд, горящий спокойной твердой решимостью. Спасибо, Марина. За все спасибо.
Когда почти безболезненно вышел послед, малыша унесли на детский столик. Повернув голову, Таня смотрела, как колдуют над ним чьи-то руки. Ощупывают, гладят, переворачивают. Кто-то встал около нее, мешая обзору, и она неохотно подняла глаза.
- Здравствуйте, я педиатр. С вашим ребенком все в порядке.
- Что?
- Я говорю, мальчик здоров. Вы слышите меня?
Она слышала, но прислушивалась к себе. Сын здоров, никакого синдрома. Так почему ее не захлестнула радость, не затопило горячей волной облегчения?
Игла внутри осталась. Кольнула сильно и вновь спряталась в темных недрах сердца.
***
Зима вернулась в конце марта, напоследок засыпая город крупными мокрыми хлопьями снега. Таня смотрела как они танцуют на фоне вечернего неба, отражая свет первых фонарей. Как, подхваченные ветром, вдруг несутся вверх, взлетают высоко и снова медленно падают, кружась в причудливом хороводе.
У груди тихо сопел малыш, посасывая все реже – засыпал. Стараясь двигаться осторожно, Таня протянула руку к тумбочке, взяла телефон. Двадцать семь пропущенных звонков от Василия и один от матери. Поколебавшись немного, она перезвонила. И сразу же пожалела, услышав знакомые снисходительные интонации.
- Твой…квартирант, - мать запнулась, подбирая слово, - звонил сказать, что ты в роддоме.
- Его зовут Василий.
- Я в курсе. А ты в курсе, что этот твой студентик по совместительству еще и грузчик? – мать выдержала паузу, видимо давая понять насколько велико ее презрение. – На продуктовом складе ящики таскает. Надрывается бедолага, чтоб шалашик ваш райский совсем не разорился.
Таня почувствовала, как закипает внутри отвратительная черная злоба. Сказала себе: не отвечай, держи удар. Медленно выдохнула, и едва сдерживаясь, произнесла:
- Если тебе интересно, у меня мальчик. Родился сегодня, в пять утра. Рост пятьдесят три, вес три…
- Он Даун?
- Он мой сын. – Таня резко швырнула телефон к изножью кровати. Ребенок вздрогнул, испуганно заплакал, сморщив личико. – Прости меня, маленький. Тихо, тихо.
Она тихонько его покачала, убаюкивая. Погладила мягкие светлые волосики, аккуратно обходя родничок. Он снова засопел, постепенно успокаиваясь. Когда сердце прекратило свой возмущенный галоп, Таня подтянула к себе телефон, лежащий поверх простыни. Нужно позвонить Василию – кажется, она задолжала ему двадцать семь телефонных разговоров.
Вася ответил сразу, забормотал быстро, взволнованно.
- Я это…извини за беспокойство, - Таня отчетливо представила, как, нервничая, он дергает свою длинную челку. – Просто хотел уточнить, какого цвета коляску покупать? А то мало ли…
- Покупай голубую.
- Значит сын? Ну клааасс, - протянул он удовлетворенно. – Как назвала?
- Василием, - улыбнулась Таня, жалея, что не видит сейчас его лица.
- Тьфу ты, - крякнул удивленно Вася. – Выбрала имечко для ребенка, кошачье какое-то.
- А мне нравится. Будет Василием третьим.
- Ну нет. Пусть будет первым. Я, так и быть, стану вторым, а кота мы переименуем. В Засранца, например.
- Не надо в Засранца, - засмеялась Таня. Ей вдруг безумно захотелось, чтобы он оказался рядом. – Ты придешь на выписку?
- Спрашиваешь. Прибегу. Заберу вас домой.
Домой. Отныне дом у них общий. И жизнь тоже общая. Она откинулась на подушку, бережно придерживая ребенка. Вася не спросил про синдром. Ни слова. Эта мысль вдруг ярко вспыхнула в мозгу, согревая прияным удивительным теплом.
***
В коридоре зашумели - кажется, кого-то переводили в детское отделение. Зычный голос раздавал указания тоном, не терпящим возражений. Таня вздрогнула – этот голос она узнала бы среди тысячи других. Поднялась, придерживая живот, торопливо нашарила шлепанцы. Хотела побежать, но не смогла – каждое движение отдавалось тупой болью в паху. Тогда она пошла, зажав низ живота обеими руками. Только бы успеть. Только бы догнать.
Они остановились в конце коридора. Медсестра с новорожденным на руках. Бледная испуганная мамочка, забывшая, как застегивать пальто.
- Быстрее, женщина, - громогласно выговаривала медсестра девчушке лет восемнадцати. – Машина ждет. А то без вас уедем.
Все такая же хамка. Но ребенка держит как надо. Надежно, уверенно. Таня прибавила шагу. Нет, слишком медленно, не догнать. Тогда она крикнула, стараясь, чтобы голос не звучал слишком отчаянно.
- Стойте! - на нее взглянули две пары удивленных глаз. – Подождите, пожалуйста!
Она, наконец, дошла и остановилась, переводя дыхание. Медсестра смотрела грозно, будто намеревалась проглотить целиком стоящее перед ней никчемное создание.
- Скажите…тот мальчик, - во рту у Тани пересохло от волнения. – Вы были с ним в кардиоцентре…
- Я много с кем там была, - прогремела медсестра.
- Миша…у него порок сердца и еще синдром Дауна…
- Мишка Егоров? – кажется, медсестра начала вспоминать.
- Да. Как он? Где он? Он…
Мысли сбивались в кучу, мешая друг другу. Так много надо спросить. Так важно все узнать.
- Одумалась мамаша, забрала его. Прооперировали давно. А вам то что?
- Ничего. Спасибо, большое спасибо, - Таня почувствовала, как защипало глаза от подступивших совсем близко слез.
Недоверчиво зыкнув, медсестра по-хозяйски поправила съехавшего вниз по предплечью младенца и зашагала к лифту. Девчушка засеменила следом, стараясь приноровиться к ее широким шагам.
Таня вернулась в палату. Малыш спал. Из сбившейся в комок пеленки выпросталась крохотная ножка. Ну вот, неумеха. Не смогла даже запеленать нормально. Склонившись над люлькой, она взяла нежную розовую ступню в ладони и притянула к губам. Мой сын. Мой родной, ненаглядный мальчик.
Слезы хлынули чудесным теплым ливнем, смывая тяжесть с измученной души. Испугавшись, засуетились соседки по палате. Обнимали, гладили по спине, успокаивали. Она кивала им, благодарно улыбаясь сквозь слезы.
А боль отступала. Вынимала острую занозу из сердца. Снимала когтистые свинцовые лапы с плеч, давая вздохнуть глубоко и свободно. И, расправив свои черные крылья, улетала прочь, к горизонту, навстречу бесподобно сияющему солнцу.