— Было, на Карибах. В свадебное путешествие мы поехали в Суринам, бывшую голландскую Гвиану, наверное, самую маленькую страну на континенте. Когда мы вернулись, Джош сказал мне, что его душа осталась там. Это возможно?
— Все возможно. У душ свои законы, для них не существует никаких ограничений, ни временных, ни пространственных, — сказала женщина-медиум, а потом спросила: — А твой муж верил в духовную связь или нет?
— Кто знает. Мы с Джошем говорили о тысяче вещей, но нам и в голову не приходило говорить о вызове духов. Мы были заняты жизнью и своими молодыми телами. Мы целовались, обнимались и занимались любовью до потери сознания.
А потом его не стало.
27
Кто знает, может, Гордан Коев на самом деле желал, чтобы так вышло, и поняв, что опаздывает на вокзал, влетел в дом, крича, как заяц из «Алисы в стране чудес», что поезд вот-вот отправится, схватил заранее собранный рюкзак, стоявший у двери, поцеловал маму и, пообещав, что позвонит, как только сможет, выбежал на улицу, поймал такси и отправился на вокзал, но, несмотря на всю эту спешку, приехал минут через пятнадцать после указанного в билете времени отправления поезда. Его грела надежда, что поезд, как обычно, прибудет с опозданием и с опозданием тронется, и что его «неверное счастье», ускользавшее от него, улыбнется ему в последний раз на этом месте. Ему не хотелось откладывать отъезд на завтра, так как ситуация в стране обострялась, военные действия становились все более интенсивными, в городе проходили акции протеста, люди выражали недовольство и требовали срочного принятия мер по нормализации обстановки, так что было совершенно неизвестно, что будет с железнодорожным сообщением, да и со всем остальным…
С такими мыслями обезумевший Гордан, как уже было сказано в самом начале, ранним июльским вечером, когда только начало смеркаться, вбежал в здание вокзала. В просторном зале ожидания он увидел одного небритого типа в видавшей виды некогда темно-синей фуражке, нахлобученной на затылок, с большой плетеной веревочной сумкой, лежавшей на сиденье рядом с ним.
Едва отдышавшись, Гордан окликнул человека:
— Извините, я не опоздал?
Человек в фуражке железнодорожника не обратил на парня никакого внимания и лишь повернулся к нему боком. Гордан обвел взглядом большой пустой зал. В противоположном углу сидела женщина с книгой в руках, в старенькой, но все еще хорошо сохранившейся соломенной шляпке. На ней было аккуратно выглаженное белое платье в яркий цветочек, сшитое по моде как минимум двадцатилетней давности. Женщина в летнем платье подняла голову, посмотрела на запыхавшегося молодого человека и снова устремила взгляд в книгу со старым неровным обрезом.
— Госпожа, я прошу прощения, а что — поезд…
Женщина спокойно подняла голову и, глядя сквозь очки, коротко ответила:
— Опаздывает.
— Опаздывает? Я спрашиваю о…
— Да все, парень, опаздывают! — вдруг с противоположной стороны отозвался мелкий тип в железнодорожной фуражке.
— Это невозможно… — произнес Гордан.
— Что ты из себя дурака строишь, — неожиданно, словно он только того и ждал, разразился тирадой мужичок: — Ты будто не знаешь, что здесь происходит! Все может быть — может, состав обстреляли, может, бомбу подложили… А может, просто опаздывает, как всегда.
— Меня, знаете, интересует поезд…
— А меня что, по-твоему, интересует? Ты что, думаешь я тут карету на вокзале жду, что ли? — сказал человечек, но потом, смягчившись, приоткрыл свою плетеную сумку, снял сверху тряпку, из-под которой показалось несколько бутылок, и, сменив тон, спросил: — Послушай, парень, не налить ли тебе немного ракийки? Отменная, для себя гнал.
— Спасибо, я не пью, — механически произнес Гордан.
Мужичок оставил сумку в покое и заметил:
— Вот в этом и состоит ваша ошибка. Не пьете, а наркотиками балуетесь…
— Что?
— Лучше быть пьяницей, чем наркоманом, — добавил железнодорожник и счел необходимым объяснить: — Это как поговорка — «лучше биться, чем так мириться». А вообще-то, эта ракия не для угощения. Для продажи.
— А, ну, понятно, — отозвался Гордан растерянно, только чтобы хоть что-то сказать, никак не ожидая от мужичка такой словоохотливости.