Чуть поодаль от них сидела скромная женщина в черном с пятилетней девочкой, спавшей, привалившись к матери. Напротив нее расположился человек с широким лицом и пышной шевелюрой, расчесанной на пробор, показавшийся Гордану знакомым, одетый в костюм и белую рубашку с отложным воротничком и темным галстуком-бабочкой. Человек порылся в куртке, вытащил оттуда очки, нацепил их на нос, открыл лежавшую рядом книгу и углубился в чтение. В глубине вагона, где были железнодорожник и учительница, здесь и там сидели другие люди, мужчины и женщины, все также будто пришедшие из другого века в этот странный — Гордан подумал «даже, скорее, сумасшедший» — вагон. Он не понимал ни слова из разговоров, которые велись здесь, пока ухо как-то не привыкло, первой ему стала понятна речь молодой дамы:
— La fumée ne vous est inquiéte pas?[16] — спросила она, глядя на женщину в черном и выпуская новое облако дыма вверх, к потолку вагона.
— Ничего не понимаю, дорогая… — ласково сказала женщина с некогда красивым, а теперь изможденным лицом.
Перестав на мгновение читать, подал голос человек с пышной шевелюрой:
— Спрашивает, не мешает ли тебе, что она курит, — перевел человек, подняв глаза от книги и переместив взгляд на женщину с изможденным лицом.
— Нет, не мешает! — зажестикулировала женщина, отрицательно качая головой.
— Peut-être a la petite![17] — снова спросила дама с мундштуком.
— Что она говорит? — без стеснения обратилась к переводчику женщина в черном, на коленях у которой покоилась голова девочки.
Читавший посмотрел на нее, а затем на даму. В его взгляде таился скрытый упрек, говоривший о том, что у него не было намерения и дальше помогать в разговоре. Все это время господин в сером костюме спокойно сидел, скрестив руки на груди и закрыв глаза, как в дреме.
— Oh, pardonnez-moi, monsieur[18]… — как бы укоряя себя и прося ее извинить, сказала дама.
Тот галантно кивнул, потом снова перевел взгляд на женщину со спящей девочкой.
— Спрашивает: а девочке? — опять перевел человек в темном галстуке и провел рукой по густым волосам.
— Нет, милая, она уж привыкла, — громко ответила женщина иностранке, жестикулируя, будто разговаривая с глухой. — Мы уж привыкли, милая. Здесь — Турция! Здесь — только и делают, что кофе пьют и табак курят. Все курят. Кто сигареты, кто махорку, кто кальян, а кто и гашиш, маковую смолку… знаешь, сколько мака растет у нас на полях?
— Ah, oui?[19] — сказала дама, глядя с симпатией на женщину и жестами давая ей понять, чтобы она не говорила так громко, показывая на спящего ребенка.
— Да ладно. У нас, госпожа, и малым детям мак дают, — продолжала женщина громким шепотом и все так же живо жестикулируя, пытаясь пояснить сказанное. — По чуть-чуть. Вот по столечку. Чтобы детки лучше спали, ага. Пока мы на поденщине, они и спят, — она повернулась к человеку с книгой и попросила его: — Скажи, скажи ей.
— Qu est-ce que elle a dit?[20] — с любопытством спросила дама.
— Такие вещи нельзя говорить. Стыдно, — сказал человек с книгой матери с изможденным лицом, снова поглядев на нее сквозь очки.
— Может быть, — сказала она, — но так мы тут живем…
— Хватит, помолчи… закрой рот и больше не трещи, — сказал, не открывая глаз, господин в сером жилете и галстуке, казавшийся спящим.
Женщина и мужчина с книгой вздрогнули и посмотрели на него с удивлением. Он открыл глаза и его стальной взгляд упал на женщину в черном, которая потупилась и отвернулась. Проснувшаяся девочка ясными глазами посмотрела на мужчину.