— Посмейся и ты немного, учитель, — ровным голосом сказал Кемаль. — Мы, восточные люди, известны своей искренностью. Вся душа нараспашку. Только что мы с того имеем? Ничего. Одну злобу со стороны окружающих… Поэтому разумнее скрывать свои чувства. Нацепить на лицо маску. Видишь ее? Ты думаешь — она улыбается от души? Нет, у нее голова кружится от наркотика. Она моя любовница уже несколько месяцев. Не хотела уезжать из Стамбула, так что я лично сопровождаю ее в Париж. Что делать, влюбилась в Стамбул и в меня. И пьет, и курит, будто в наших краях родилась, и гашиш и табак, и сладкое вино и крепкую ракию. И в театре играет там, в своей стране. У нас это позор, а там этим гордятся.
— Madame, — сказал несколько смущенно Миладинов, — je suis enchanté de Vous avoir connu. Si Vous permettez, moi je suis un poète[33].
— Oh, quel honneur, monsieur[34]… — сказала уже плохо соображающая Зизи.
— Miladinoff. Constantin Miladinoff, Madame[35], — представился человек с книгой.
«Вот это да!» — подумал Гордан, механически повернулся и посмотрел на Кирилла, заметив, что железнодорожник смотрит на него и оживленно жестикулирует.
— Поэт? И о чем вы пишете, господин Миладинов? — спросил Кемаль, на которого занятие собеседника явно произвело впечатление.
— О, это трудный вопрос. О перемене мест, о расставаниях. Это частые темы и в нашей народной поэзии.
Кирилл беспокойно ерзал на своем сиденье.
— Это правда! — подтвердила, хотя ее никто не спрашивал, женщина с изможденным лицом, укладывая девочку, глаза которой опять закрывались от усталости. — Мы все время куда-то едем. Весь век так. От дедов и прадедов. Ага. Вот и я с дочкой еду. Мы сами из Битолы. Мой муж — трактирщик. Мы скопили немного денег, вот мой хозяин и говорит, поезжайте! Поезжайте, говорит, прогуляйтесь, мне-то надо в трактире сидеть, а вы посмотрите немного белый свет. Чтобы глаза открылись. Чтобы дочка чему-нибудь научилась. Вот мы и поехали. Сначала в Стамбул, теперь вот в Скопье. И там, и там все по родственникам. Верите, домой неохота возвращаться…
Вдруг со своего места встал Кирилл, который, как, впрочем, и учительница с Горданом, с большим интересом следил за этим необычным разговором, случившемся в прошедшее и давно умолкшее время.
— Прошу прощения, я всю жизнь хотел у вас кое-что спросить, — сказал национальному просветителю 19 века железнодорожник югославских железных дорог на пенсии, подняв руку, как некогда в школе, когда он сидел за партой. Но было уже поздно. Пассажиры в вагоне вдруг заволновались и повставали с мест, поезд подходил к станции, и Константин Миладинов, готовившийся выйти, не услышал его.
39
Самые смелые мечты о будущем Хью Эльсинора были практически копией той жизни, которую вели его дед и бабушка с его отцом, потом отец с ним и его матерью. Его отец, Уильям Хью Эльсинор, всю жизнь служил в элитном подразделении морских пехотинцев, завершив карьеру в высшем командовании в Вашингтоне, округ Колумбия. Он также закончил военную академию в Вестпойнте, во время службы на военной базе на юго-востоке встретился с Мэри Джейн, вскоре женился на ней, а затем отправился служить во Вьетнам, откуда вернулся молчаливым, но, тем не менее, еще сильнее преданным своему призванию человеком.
Отец не любил говорить о Вьетнаме, в отличие от деда, майора Хью Дабл-ю Эльсинора первого, который во время Второй мировой войны воевал с японцами, а позже был в составе войск США в Корее. У того всегда было полно захватывающих историй о боевых действиях жителей Индокитая, и он рассказывал их маленькому Хью вместо обычных сказок, называя его Джуниор, младший, гордясь, что тот носит его полное имя, и не скрывая надежды, что тот не только закончит военное училище, но и станет полковником.
В рассказах деда, вспоминал сейчас Хью, морские пехотинцы дяди Сэма постоянно допрашивали «желтых» в тропических лесах Явы и Таиланда. В отличие от своего шумного отца, подполковник Уильям Хью Эльсинор был молчаливым и исполнительным старшим офицером, довольным своей жизнью и своим браком с Мэри Джейн, которая была хорошей женой и матерью, и своим сыном Хью. Он не пропустил ни его первый день в школе, ни первую игру в школьной бейсбольной команде. За исключением службы во Вьетнаме, Уильям Эльсинор все время был дома, рядом с семьей.
Они относились друг к другу со спокойным пониманием, и это создало между отцом и сыном незаметную, но сильную и неразрывную связь, в их отношениях все было ясно и понятно, в жизни отца не было двойных стандартов, вечеринок с коллегами, выпивок в барах во время учений; и даже, думал Хью Дабл-ю Эльсинор второй, ни одной внебрачной связи. Карьера его отца так и закончилась, как началась, идя по нарастающей, от лейтенанта, выпускника Вестпойнта, до выхода на пенсию в звании подполковника и смерти семь лет назад; он умер быстро, спокойно и дисциплинированно, впрочем, как и жил, в Национальном военно-морском медицинском центре в Бетесде, пригороде Вашингтона. И сам Хью всю жизнь пытался в точности повторить своего отца, а в более широком смысле — и всех предыдущих поколений семьи Эльсинор.