— Для кого как, гражданка. Для тебя идет только туда, для нас идет дальше. Для нас поезд следует в будущее. В лучшее завтра, — сказал усач.
— А туда не едут с такими людьми, как этот, — заученно продолжил второй, — которые поют русские песни. Русские песни длинные, скучные. Нам нужны другие, быстрые песни. Русские песни — про русские степи, русские равнины…
— Итак… — подхватило второе кожаное пальто, — поезд поедет вперед, а ты поедешь назад. В тюрьму. Для начала. Потом мы можем отправить тебя и на Адриатическое море. На длительный отдых. Есть там один островок.
— За что, товарищи? — спросил Кирилл в отчаянии.
— Чтобы ты там попел. Пой себе и пой русские песни, сколько душе угодно, причем в большом слаженном хоре. Пошли, мы здесь выходим, — сказал он, сорвал стоп-кран, и поезд остановился. — И не называй меня товарищем. Мне нравятся наши песни.
— Оставьте человека в покое. Он не сделал ничего плохого, — умоляюще сказала учительница и привстала.
— А ты помолчи! — сказал авторитетный чекист.
— Люди, вы что, меня сын ждет… — отчаянно закричал железнодорожник, затем повернулся к Гордану и добавил: «Его зовут Мето».
Гордан посмотрел на него в замешательстве, не зная, а только предполагая, что может случиться.
— А тебя как зовут? — спросил крупный усач.
— Меня? Кирилл, — ответил железнодорожник.
— Пошли! — значительно сказал усатый.
— За что?! Мы же все крещеные, нельзя же просто так, ни за что.
— Ничего просто так не бывает, — подозрительно сказал второй и схватил Кирилла за руку.
— Кирилл и Мефодий; так получилось, товарищи! — попытался объяснить Кирилл, но когда увидел, что это бесполезно, снова обратился к Гордану. — Передай ему привет. Скажи, что ракия для него. И скажи ему, что я ошибся, что мир большой и чудесный, и вот, все можно. Скажи ему, чтобы он тоже уехал, как и ты… в этот твой Марибор. Скажешь ему? Когда увидишь?
— Я его не увижу. Куманово и Липково это в другую сторону. Ты его раньше увидишь.
— Я застрял в другом времени. Вы ровесники, все равно повстречаетесь, — сказал огорченный железнодорожник.
— Когда? — взволнованно спросил Гордан.
— Когда вернешься оттуда… — сказал Кирилл.
— Я не вернусь. Там останусь, — сказал Гордан.
— Ну, и ладно. Может быть, он туда приедет. Передай ему вот это, — Кирилл дал ему бутылку. — Отдай и скажи, чтобы он подумал.
Гордан взял ракию и не заметил, как усач и второй чекист вывели бывшего железнодорожника из вагона. Это видела только учительница. На миг они остановились, чекист поднял руку и, помахав кожаной кепкой, дал знак машинисту ехать дальше, в этот момент Кирилл снова посмотрел на Гордана, который со своей стороны пристально наблюдал за ним, не понимая, что происходит, но чувствуя, что случился еще один каприз времени, столкнувший одну с другой две эпохи.
Потом все трое направились к выходу из вокзала.
Следом за ними сошел и человек с проницательными черными глазами и закрученными усами, одетый в необычное пальто и синий галстук, посмотрел налево и направо, увидел цель и исчез, уйдя куда-то в другую сторону. Поезд снова тронулся и стал набирать скорость.
— А что это… — задумчиво сказал Гордан.
— Революция пожирает своих детей… — перебила его учительница, глядя через окно на удаляющуюся станцию, за которой исчез железнодорожник на запасном пути времени, проходящем через послевоенное Куманово.
— Но он не дитя революции, — сказал Гордан, подставляя разгоряченное лицо свежему ночному воздуху, развевавшему ему волосы. — Скорее племянник…
— Их она пожирает тоже. Всех. Боже, как я ненавижу войны и революции, — сказала учительница, глядя в глубокую тьму, воцарившуюся за окном.
— Прошу прощения… — вспомнил Гордан вопрос, который он хотел, но забыл задать. — Этот человек в синем галстуке, который только что сошел с поезда, он случайно не…
— Да, — сказала учительница, — это Бранислав Нушич.
51
Первый луч солнца, вставшего за селом Петрино, пробился через щель в закрытых ставнях и лег на лицо спящего профессора Кавая. Климент проснулся, но света под закрытыми веками было так много, что он подумал, что все еще спит и видит сон, однако потом он поднял голову, подошел к окну, распахнул его — солнечные лучи играли на стенах старого дома. Профессор посмотрел на часы и, хотя было еще очень рано, решил больше не ложиться. Он умылся холодной водой, потом надел, как когда-то, свою полевую одежду, вскинул на плечи рюкзак со сменой белья, небольшим количеством еды и фляжкой свежей воды и отправился в город — позавтракать, чтобы дождаться того времени, когда прилично будет постучаться в двери одного из домов, в котором хранились ключи от маленькой церкви Святого Климента, расположенной напротив текке Абдул Керим-бабы.