Воображение часто губило его, сулило золотник, а выходил пятак, но главное теперь, теперь, когда только одна картинка, только одно живописное полотно, и всегда натюр-морт, на столе, в гробу, темень от закрытой крышки, языки пламени. Здесь у него не было выбора – в землю идти или в огонь. Хоронить в землю здесь – слишком дорогое удовольствие, везти целиком тело домой на радость маме, счастливо доживающей свою старость с благообеспеченным обожающим ее специалистом в области вкушения сладких плодов развитых цивилизаций – непозволительная роскошь. Поэтому выбора не было. Его кремируют, он написал распоряжение, и похоронят здесь, на том самом знаменитом кладбище, где по ночам покойники переговариваются на чистейшем русском языке.
А обожающий мамочку спутник жизни, которого она при посторонних шутливо называет «дядя Слава», уж изыщет государственные средства свозить ее раз в год на могилу сына отведать устриц.
Воображение было теперь его главной проблемой, и именно для борьбы с ним он принимал разные успокаивающие пилюли, которые всегда прописывают всем умирающим, чтобы они не так нервничали. Вот и после этого письма он выдавил из голубоватой пластиночки две таблетки – так он оценил мощь его воздействия на свою нервную систему – и проглотил их в надежде на то, что они быстренько вытащат вилку из розетки, и в его жадное воображение перестанет поступать ток.
Это было второе из прочитанных им писем.
Первое письмо он прочел некоторое время назад после первой ремиссии. Это было письмо шизофреника, то ли философа, то ли физика, то ли школьного учителя истории, с точностью сказать трудно. Письмо философски-обвинительное, и он, чтобы перебить впечатление от только что прочитанной истории, решил перечитать его, полагая, что оно только усилит эффект транквилизаторов и пойдет на пользу разволновавшемуся сердцу.
Бумага, на которой оно было написано, отличалась высоким качеством и белизной, почерк – мелкий, ровный, аккуратный, все одинаковые буквы идентичны по написанию, прописные буквы нигде ни разу не смешиваются с печатными, не было так же и помарок. Текст письма гласил:
«Распяв человека, приковав его к координатам времени и пространства (тут Ласточка внезапно вспомнил, что как-то даже видел эти слова во сне, начертанными на огромном золотом куполе), времени, проходящего на цыпочках, времени тихого, незаметного хозяина-гостя, и уносящего, словно пчела, нектар жизни, и пространства, навязчивого, грубого, непреодолимого, насилующего, Ты обрек несчастное, созданное тобою же существо на муки бесцельности и обреченности, рядом с которыми страсти Христовы – детская забава. Слыша стоны, вопли и зубовный скрежет, Ты стремишься врачевать терзаемых и убиваемых Тобою внушением, к которому прибегает любая женщина, желающая всего от мужчины. Ты говоришь ему: «В любви ко мне спасение твое». Но сколько же раз доверившиеся Тебе были обмануты, ведь слепой не поводырь слепому, а Ты слеп, раз не видишь, какой возымели результат деяния твои, и подл, коль, будучи слепым, пытаешься управлять слепыми, каждый раз приводя их к бездне.
Люди родятся на свет не по своей воле, и не по своей воле умирают.
Попадаясь в объятия судьбы при рождении, они барахтаются, как рыбешки в сети, не ведая, в чем их благо и в чем беда. Крошечный их разум все время потешается над ними, заставляя радоваться поражению и угнетаться от побед. Если Ты, сотворивший все, а потому сотворивший и зло, открещиваешься от вины своей, указывая пальцем на непокорного и визгливо повторяя: «Это все он, а не я», то чего же Ты хочешь от червеобразных чад своих, поминутно видящих силу зла и Твою слабость?
Ты говоришь с людьми словами, но не Ты ли устроил так, что ничто так не далеко от истины как слово?
Ты желал стать и сделался кумиром, и лицемерно учил: «Не надо меня окумиривать». Мол, я единственный свет ваш, объяснение всего и вся, но не извольте держать меня за кумира. Так что же такое кумир, Ваше Высокое Величество? Да еще и добавляете, мол, не делай никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде, ниже земли…» Значит храмы все расписанные и увешанные от пола до купола, грешниками набиты, не дочитавшими письмен Твоих? А не Ты ли, скажи на милость, позировал им, да еще и прихорашивался и позу покрасивше выбирал? Или это им дьявол в твоем обличии являлся, да и настоящих христиан в грешников обратил?
Так, что ли, выходит по-Твоему?
Любви требуешь, наказанием страшишь, но почему, расскажи мне, сделай милость, почему именно любви так захотелось Тебе от тварей этих? Не разумения, не признания, не солдатской верности, а именно любви? Не потому ли, что именно бабское в тебе нутро живет? Твоих грехов, Господи, которых натворил Ты с людьми – не меряно. Ты лгал, провоцировал, запугивал, изворачивался. Ты говорил, что всемогущ, а на самом деле, хитроумно прокляв знание, только и мог, что талдычить: «Любите меня, Любите меня одного». Ты ревновал, Ты сплетничал. Все это открылось мне, когда я, брошенный любимейшей моей женой в тяжелейшие душевные минуты, принялся перечитывать Библию. Библия была для меня откровением. Я понял все. Прощай.