- Пацаны, гля: псих из дурки сбежал! - зазвучал вдруг над лугом высокий и звонкий мальчишеский голос.
- Голый! - удивленно донеслось в ответ с другой стороны.
- Эй, псих, ты чего здесь делаешь? - маленький кудрявый мальчик, босой, с длинным истертым бичом в руке опасливо вышел из середины стада. - Ты буйный?
- Нет, - тихо ответил ему больной, отступая назад, - я не буйный... Я уже выздоровел.
- А-ха-ха! - за спиной больного кто-то залился звонким смехом. Выздоровел! А почему ты голый, если выздоровел?
- Я плыл... мне нужно пройти... пустите меня, пожалуйста, дети...
- Так мы тебя и пустили, - очень серьезно ответил больному кудрявый мальчик, глядя исподлобья, и ловко щелкнул бичом. - Натворишь делов.
- Нет, - прошептал больной, покрываясь едким ледяным потом, пожалуйста, не надо... Вы же добрые... вы можете понять... я не сделаю ничего плохого...
Бич громко щелкнул за спиной больного, ударив упругой воздушной волной.
- Сделаешь, не сделаешь, - коротко стриженый, белобрысый и розовощекий парнишка совсем по-взрослому упер веснушчатые кулачки в бока, - кто тебя знает. Вали отсюда, понял, псих? Топай обратно в дурку.
Оба стояли перед ним, счастливые своей правотой, большой взрослой работой, которую они делают сейчас, ограждая своими слабыми руками, руками будущих мужчин, созидателей и воинов, огромный мир от непрошеного гостя с другого берега, от опасности, которая гнездится в белом господском доме, грозно полыхавшем в лучах рассвета всеми своими окнами, от зла, которое они пока еще понимали просто и однозначно, готовые противостоять ему, - ангелы-хранители Чистой Земли...
- Уходи, - сказал кудрявый мальчик и осторожно подошел ближе, но больной уже летел по косогору вниз, к реке, покрываясь кровоподтеками и жгучими ссадинами.
- Катись, придурок! - закричал другой, белобрысый и голубоглазый, размахивая бичом в воздухе. - И забудь сюда дорогу!
У берега уже стояла лодка, и двое санитаров, забывшие в спешке про свои белые халаты, легко подхватили бесчувственное тело, привычно скрутили полотенцем запястья, благодарно помахали детям рукой и взялись за весла, опуская их в мертвую черную воду, плотную и тяжелую, как ртуть, чтобы поскорее достичь другой стороны.
- Надо же, - недовольно проворчал один из них, - а я-то думал, он почти нормальный.
- Тут нет нормальных, - уверенно ответил ему товарищ.
Примерно в этот момент пульс больного совершенно утих, и перед его внутренним взором, совершенная в своей простоте, предстала окончательная формула кромешного мрака существования, над которой он безуспешно бился долгие годы.
КАНАТКА
В целом система представляет собой скрытое от постороннего наблюдателя колесо (вал, ротор), влекущее по замкнутому контуру череду дребезжащих металлических вагонов. Как правило, вагоны прикреплены к стальному тросу, его еще называют канатом, - отсюда и название. Впрочем, семейство канатных достаточно разнообразно как в техническом смысле, так и в смысле назначения. По сути, конечно, это назначение (функция, миссия) ничего не меняет, хотя зачастую сказывается на устройстве вагонов и стоимости проезда.
Вам, конечно, доводилось хотя бы раз в жизни пользоваться услугами этого, с позволения сказать, транспорта. Возможно, в детстве такое путешествие вызывало больше эмоций, нежели в зрелом возрасте, но, повторим еще раз, все зависит от цели, которую в каждом конкретном случае ставили себе создатели этого медленного, громоздкого, но экологически безвредного приспособления. Взять хотя бы фуникулер. Эта разновидность максимально приближена к реальной жизни, протекающей за пределами безлюдного, как правило, и неудобного для пешей ходьбы пространства, скрасить которое и призван фуникулер. Более всего он напоминает трамвай, лишенный, так сказать, собственной воли: несмотря на внешнее сходство, вагоны фуникулера непосредственно зависят от прицепленного к головному вагону каната, влекомого все тем же невидимым колесом. Сходство усиливается еще и рельсами, по которым движутся вагоны, но есть одно отличие, которое не бросается в глаза, однако при внимательном рассмотрении дискредитирует даже самую идею сравнения с трамваем. На крыше каждого вагона установлено небольшое блестящее колесико, которое движется по тонкому канату; скорее всего, электричество там не проходит (незачем), и это навершие созерцателю технически необразованному служит как бы напоминанием об основном колесе (роторе, вале), выступающем первопричиной происходящего. Впрочем, здесь есть наверняка и какой-нибудь полезный смысл, но вряд ли кто-то из пассажиров часто задумывается о нем.
Тбилисский фуникулер - с него мы, пожалуй, начнем - обладает одним признаком, который позволяет ему держаться в стороне от иных, более или менее праздных собратьев. Он берет начало у подножия величественной и древней горы Мтацминда - надо ли говорить, что конечной точкой поездки как раз и является ее вершина. Пока вы проплываете под весьма крутым углом мимо суровых и торжественных елей на склоне, ум склоняется к аскетическим мыслям и вечным вопросам; если приглядеться к лицам попутчиков-туристов, они испытывают почти те же чувства. Разговоры смолкают сами собой; мамы придерживают за плечи внезапно угомонившихся малышей и сами впадают в некоторое подобие транса, словно на похоронах начальника или народной артистки. Это неизбежно, ведь вы приближаетесь к дорогим сердцу каждого грузина могилам: на Мтацминде покоятся Грибоедов, Нина Чавчавадзе и еще ктото, чьи имена забываются сразу же после того, как фуникулер отчалит обратно. Вообще-то в этом путешествии есть нечто странное: наверху, где человеческое сознание помещает блаженные небесные сферы, стоят усыпальницы. Может быть, Мтацминда недостаточно высока, но если вспомнить Гермеса Трисмегиста с его "что наверху, то и внизу", выходит, все правильно. Лично мне видится здесь торжество цивилизации: с помощью таких незамысловатых средств, как рельсы, колесо и электричество путник с комфортом и в большой компании посещает места, откуда, по некоторым сведениям, нет возврата.
Киевский фуникулер устроен почти так же, но без особой метафизической нагрузки. Он соединяет речной вокзал и Владимирскую горку - даже если вам ничего не говорят эти названия, можно догадаться, что под таким же острым углом неутомимое колесо влечет там по склону вереницу вагонов. Пользуются им и туристы, и местные жители; детям здесь можно шуметь, а женщинам - шлепать их, не испытывая внутреннего дискомфорта. Владимирской горке не придают статуса кладбища; историк бы возразил, но жизнь берет свое, и поэтому никому не приходит в голову воспринимать киевский фуникулер как метафору.
Вообще, в семействе канатных фуникулеры занимают самую высокую ступень. Они вызывающе безопасны, предназначены для семейного отдыха и в целом не слишком выделяются на фоне прочих транспортных средств. То ли дело, например, горнолыжный подъемник. Здесь все напоминает о риске и романтике: утлое сиденьице, раскачивающееся над бездной, могучий склон с миниатюрными фигурками, одной из которых еще совсем недавно были вы; наконец, предвкушение очередного спуска и подъема. Впрочем, подъемник достаточно банален: его задача проста и однозначна и укладывается в хорошо известную схему "любишь кататься...", напоминающую о каком-то неизбежном возмездии.
Совсем другое дело - канатная дорога. По правде говоря, аналогов ей не так уж много, и если и есть в нашем городе нечто особо примечательное, так это именно она, канатная дорога, в миру "канатка". Само по себе это словосочетание странно: оно наводит на мысль о канатоходце и его незавидной судьбе. Сущность канатки очевидно отрицает принцип фуникулера: в нашем городе отсутствуют горы, а все могилы расположены в значительном удалении от нее. Впрочем, и здесь не обошлось без аналогий: канатная дорога проложена над глубоким оврагом; ныне там запущенный ботанический сад, а во время войны кого-то расстреливали; существует даже памятник погибшим, но к тому пространству, которое охватывает взор с высоты, это не имеет никакого отношения - попросту говоря, кроме разнообразных зеленых массивов, оттуда ничего не видно. Однако об этом после.