Подождав еще с полминуты, он взял пластмассовый стаканчик, налил из-под крана воды, поднес ко рту малоаппетитный на вкус целлофановый пакетик, положил его на язык, но увы… Он не мог его проглотить, сколько ни пил воды, сколько ни делал жадных глотательных движений.
«Господи! Что же делать? Отдать аккуратно упакованный сверточек прямо в руки ребят из органов? Да ни за что! — рассвирепел Роман. — Рот себе разорву, а проглочу!».
Лицо его окаменело от напряжения, глаза, замерев на одной точке, смотрели в зеркало, ничего не видя. Он вновь наполнил стакан, положил на язык пакетик… и проглотил. В тот же миг он увидел себя в зеркале: беспомощного, испуганного. «Ведь если станет плохо, придется признаться, что я проглотил алмазы. Операцию-то сделают, камни вынут, а меня посадят за сокрытие. А может, и не посадят. Может, некого будет сажать. И получит Ирка груз, как там он у них называется?.. За каким-то номером, что ли?.. А мой алмаз в любом случае прикарманят».
Он уже собрался открыть замок, но спохватился: «Нельзя заранее обрекать себя на поражение. Если я столько вынес и остался жив, значит, и все, что еще предстоит, выдержу».
Роман приосанился и вышел из туалета. Проходя мимо одного из раненых, положил рядом с ним ковбойский пояс Варичева и вернулся на свое место.
Как ни готовил он себя психологически к встрече с сотрудниками в неброских, но хорошо сшитых костюмах, они все равно появились неожиданно, заставив его внутренне содрогнуться.
Едва самолет приземлился, в салон вошли двое. Берта уже ждала их и без лишних слов подвела к Уманцеву.
— Товарищи приехали вас встретить, — сказала она и тотчас отошла.
— Здравствуйте, Роман Дмитриевич, — приветствовал Уманцева один из них. — Меня зовут Виктор Захарович, а это, — указал он на своего спутника, — Петр Васильевич. Нам поручено встретить вас и сопроводить в Москву.
Уманцев изобразил радостное изумление. Затем придал лицу немного виноватое выражение за доставленные им хлопоты.
— Пойдемте! — указал ему на выход Виктор Захарович.
Уманцев с готовностью последовал за ним.
— Разве у вас нет вещей? — поинтересовался Петр Васильевич.
— Нет, — не задумываясь, — «Главное не задумываться, отвечать тотчас и смотреть в глаза», — придерживаясь выбранной им тактики поведения, ответил Роман. — Вернее, был рюкзак, но я его оставил там, — махнул он рукой. — Ведь он больше не нужен.
— А что в нем было?
— Да так… — Роман подробно, предмет за предметом перечислил вещи, находившиеся в его рюкзаке.
«Только бы мне раньше времени не захотелось в туалет. Ну да если что, проглочу опять, — подбадривал себя Уманцев. — Не станут же они за мной в туалете подглядывать».
Они спустились по небольшому трапу и сразу же сели в черный автомобиль.
«Ну кино, — подумал Роман, — как КГБ, так черный автомобиль. Хоть бы пару-тройку серых или темно-зеленых прикупили».
Далее все и шло так, как показывали в кино. Доверительная беседа с Виктором Захаровичем, который выражал сочувствие, говорил о скорой встрече с семьей. Затем жесткий, с беспрестанно повторяющимися одними и теми же вопросами, разговор с Петром Васильевичем.
Потом они выходили, входили, а Уманцев сидел на стуле перед столом в одном из кабинетов, как он догадался, здания советского посольства. Он порядком устал и пересел на диван.
В который раз вошел Виктор Захарович и предложил пойти помыться и поменять одежду.
— Пришлось немного подождать, пока для вас приобрели необходимое, — пояснил он с доброжелательной улыбкой. — Но, думаю, вы не в претензии, что мы побеседовали.
— Что вы, наоборот, — произнес с такой искренностью Уманцев, что даже видавший виды Виктор Захарович несколько опешил, — мне было необходимо выговориться. Понимаете, рассказать не кому-то, а своему, ну, советскому человеку, о том ужасе, который произошел в городке, о всех моих мытарствах по этим трижды проклятым джунглям…
— Да-да, я вас понимаю, — согласился Виктор Захарович и, проведя Уманцева по коридорам, пригласил войти в комнату, обставленную, как номер в гостинице.
— Здесь все необходимое, — указал он на пакет. — Примите душ и отдыхайте.
— Виктор Захарович, — глядя на него во все глаза, произнес Роман, — а когда же домой? В Москву? Я ведь по детям, жене соскучился… Признаться, думал, что вообще никогда их не увижу, — опуская глаза, проговорил он.
Виктор Захарович вытянул губы в трубочку, провел рукой по своей аккуратной круглой лысине и сказал:
— Полагаю, скоро. Первым же спецрейсом и полетим.
Оставшись один, Уманцев наполнил ванну водой, вылил в нее полфлакона какого-то шампуня и вдруг стал прислушиваться к себе. То ему казалось, что он хочет в туалет, то казалось, что пакет разорвался и алмазы высыпались в желудок. Он настолько побледнел, что даже заметил это, взглянув на себя в зеркало.
Сердце его учащено забилось, зрачки расширились, губы побелели, руки и ступни ног похолодели. Какое-то мгновение Роман был просто уверен, что пакет лопнул. Он даже стал ощущать режущие боли в желудке.
«Что делать? Идти признаваться? — ощупывая желудок, в тревоге размышлял он. — Точно, вот!», — ему показалось, что он нащупал алмаз и вдруг услышал, что в комнату кто-то вошел.
Страх, что за ним следят, мгновенно привел его в чувства. Обернув бедра полотенцем, он выглянул из-за двери и крикнул:
— Кто там? Это вы, Виктор Захарович?
Ответ раздался с легким опозданием:
— Нет! Простите, я просто пришла забрать вашу грязную одежду, — и в коридорчик, отделявший комнату от ванной, вошла милая, да что там, совершенно очаровательная девушка в темном платье и маленьком белом переднике, отделанном кружевами. Ее золотисто-русые волосы были собраны в хвост, а пышная челка высоко взбита.
— Можно? — улыбаясь, спросила она и протянула руку.
Уманцева заколотило от желания. «И руку протянула, — хватай и в койку. Эх, ванну не успел принять! А если это засада?.. — охладила его пыл досадная мысль. — Да наверняка! Ведь я не рассказал им, что был с женщиной. По их подсчетам я не знался с ними со дня отъезда из Москвы. Значит, я никак не смогу устоять перед этой… Ну и отлично! Сейчас по быстрому приму душ… — он уже хотел попросить, чтобы девушка задержалась на минутку, как подумал: — А вдруг пакет лопнет от напряга, когда я ее?.. А, может, и не надо с ней? Ведь я советский человек, значит, уже как бы и не мужчина, потому что определение «советский» должно нас напрочь лишать всех сексуальных желаний. Я семьянин! Да, я — семьянин! Но?.. Черт, чего же они от меня хотят? Как им доказать, что я свой?! А!.. Все-таки, я мужчина!»
— Послушайте, как вас зовут? — спросил Уманцев, стоя в дверях ванной.
— Настя!
— Настенька, я сейчас!.. Сейчас вынесу тебе одежду. Подожди в комнате минут пять, ладно?
— Ладно! — охотно согласилась она, словно того и ожидала.
Роман принял душ, вылив на себя оставшиеся полфлакона шампуня, вновь обернулся полотенцем и в таком виде предстал перед горничной.
— Настя, — садясь рядом с ней на кровать, начал он.
— А где же одежда? — сделала она попытку подняться, но Уманцев удержал ее за руку и… Настя не стала оказывать ни малейшего сопротивления.
После она объяснила ему, отчего сдалась сразу.
— Ты не подумай, я ведь так только с тобой. Просто, как увидела тебя, голова закружилась…
А потом пошли вопросы, на которые уже заплетающимся языком, но охотно отвечал Уманцев. Он ни разу не сбился. В точности повторил то же самое, что рассказывал Виктору Захаровичу и Петру Васильевичу, но Настя об этом не знала и потому была довольна, что так ловко разговорила своего подопечного. Правда, один вопрос заставил его запнуться, однако он с блеском перевел свое молчание в подавленный с трудом вздох, отметив про себя, что следовало бы раньше найти столь очевидный ответ на вопрос о перстне на мизинце левой руки.