Утром следующего дня, 23 апреля, Яковлев в сопровождении уральца Авдеева отправился в губернаторский дом. У ворот его встретил Кобылинский, предупрежденный накануне. Вместе пошли в дом, поднялись на второй этаж. В коридоре Кобылинский попросил пришедших подождать, он сейчас доложит бывшему императору. Через несколько минут они приглашены в зал. Посередине стоит Николай, за ним четыре дочери. Отрапортовав на военный манер (рука к козырьку), Кобылинский представляет бывшему царю Яковлева как "специального уполномоченного нынешнего правительства России, избравшего своей резиденцией московский Кремль". Николай пожимает уполномоченному руку, тот галантно кланяется барышням, те отвечают ему книксеном. Яковлев спрашивает, нет ли жалоб на обращение, на обстановку. Нет, жалоб не имеется. А где же бывший цесаревич Алексей? Накануне он упал и ушибся, лежит в постели. У него, по-видимому, гемофилическое кровотечение, ему нельзя двигаться. Яковлев хочет его видеть. В сопровождении Николая и Кобылинского прошел с Авдеевым в комнату больного, молча постоял у постели, откланялся и ушел. Он был настолько галантен, что через полчаса пришел еще раз, чтобы представиться Александре Федоровне, в первое его появление запоздавшей с выходом в зал.
Снова появился Яковлев в губернаторском доме через день, 25 апреля. Он просит передать Николаю Александровичу, что хотел бы снова с ним переговорить. В полдень комендант Кобылинский и камердинер Алексей Волков ведут эмиссара в комнату на первом этаже, где его ждет чета. Поздоровавшись, Яковлев заявляет, что хотел бы поговорить с Николаем Александровичем один на один. Супруга протестует: "Я желаю тоже присутствовать". Яковлев уступает ей и обращается к нему: "Николай Александрович, я имею честь еще раз официально сообщить вам, что я являюсь здесь чрезвычайным уполномоченным центральных высших властей, прислан из Москвы президиумом Всероссийского Центрального исполнительного комитета, и полномочия мои заключаются в том, что я должен увезти отсюда вас и вашу семью. Но так как Алексей Николаевич болен, то я, переговорив с Москвой, получил приказ выехать с одним Вами". Николай резко заявляет: "Я никуда не поеду". Яковлев говорит: "Прошу этого не делать (то есть не возражать против отъезда). Я должен выполнить миссию, возложенную на меня. Если вы отказываетесь ехать, я должен или воспользоваться силой, или отказаться от возложенного на меня поручения. Тогда могут прислать вместо меня другого, менее гуманного человека. Со мной же вы можете быть спокойны. За вашу жизнь я отвечаю своей головой. Если вы не хотите ехать один, можете ехать с кем хотите. Завтра в 4 часа мы выезжаем". И, поклонившись, вышел. Николай удерживает при себе Кобылинского и вместе с ним и супругой поднимается на второй этаж. Там сидят в нервном ожидании Татищев, Долгоруков и Жильяр. Шестеро совещаются. Николая интересует: куда, собственно, тащит его этот субъект? Никто из присутствующих этого не знает. Но позволяет себе высказать одно предположение комендант: судя по нескольким отрывочным фразам, брошенным на ходу Яковлевым, похоже, что речь идет о поездке продолжительностью в 4-6 дней. Следовательно, это поездка скорей всего в Москву. Да, конечно же, его величество хотят увезти в Москву, может быть, даже в Петроград. Пожалуй, присоединяется Александра Федоровна. Похоже, что в Москву. Но зачем? Кого-то осеняет догадка. Большевики заключили Брестский договор, без подписи же царя Германия не может считать его действительным. Николая заставят скрепить своей подписью этот договор. "Что вы, что вы! вспыхивает Николай. - Я не подпишу - пусть лучше отрубят мне правую руку". Да какой там договор, вмешивается Татищев. По-видимому, кузен Вилли добился вашего освобождения, и вы едете к нему. Неужели? Все буравят глазами Татищева (12). У Александры Федоровны на глазах слезы. Она говорит: "Это, кажется, первый случай в моей жизни, когда я не знаю, что мне делать... Впрочем, я знаю, что делать: я поеду вместе с ним". Может ли она надеяться, что в ее отсутствие позаботятся об Алексее? О, конечно, стоит ли об этом и спрашивать. Вскоре является Волков и докладывает: комиссар снова здесь, на первом этаже. Просит спуститься.
Лицом к лицу стоят Яковлев и чета Романовых. Он обращается к Николаю: "Я позволю себе еще раз спросить вас: намерены ли вы подчиниться распоряжению о вашем выезде из Тобольска?" Николай говорит, что подчиняется. "В этот момент выступила вперед Александра Федоровна и, сильно волнуясь, сказала: "Я тоже еду. Без меня опять заставят его что-нибудь сделать, как раз уже заставили". И что-то при этом упомянула про Родзянко. Она, несомненно, намекала на акт отречения государя от престола" (13). Затем она спросила, куда они поедут. Яковлев ответил: "В Москву". Отвечая таким образом, он не совсем лгал. Он и в самом деле не собирался везти Романовых в Екатеринбург. Он, правда, не стремился попасть с ними и в Москву. Но уже в Тобольске он знал, что сделает попытку прорваться на московское или киевское направление. Точнее, замысел был такой: сначала выйти на юго-западное или южное направление, а далее - как удастся, там будет видно - важно только удержаться на кратчайших маршрутах, ведущих к границе зоны немецкой оккупации.
С полудня все начинают собираться.
Объявлено, что на пост комиссара в губернаторском доме назначается (по совместительству) председатель Тобольского Совета П. Д. Хохряков. Ему подчинен комендант Кобылянский. Ему же вменяется в обязанность организовать в кратчайший срок выезд из Тобольска второй группы Романовых - вслед первой группе.
Авдеев и Зенцов просят Кобылинского уточнить и сообщить возможно скорее: сколько слуг и багажа берет с собой чета, дабы можно было заблаговременно обеспечить достаточный транспорт. Через час Кобылинский передает: едут дочь Мария и 12 слуг, багажа будет пудов восемь-десять.
Появление Яковлева в канун выезда из Тобольска - по записям в дневнике Николая:
"Узнали о приезде чрезвычайного уполномоченного Яковлева из Москвы; он поселился в Корниловском доме. Дети вообразили, что он сегодня придет делать обыск, и сожгли все письма, а Мария и Анастасия даже свои дневники". ([9] 22 апреля, стр. 84). "В 10 1/2 ч. утра явились Кобылинский с Яковлевым и его свитой. Принял его в зале с дочерьми... Мы ожидали его к 11 часам, поэтому Алике еще не была готова. Он вошел, бритое лицо, улыбаясь и смущаясь, спросил, доволен ли я охраной и помещением. Затем почти бегом зашел к Алексею, не останавливаясь, осмотрел остальные комнаты и, извиняясь за беспокойство, ушел вниз. Так же спешно он заходил к другим в остальных этажах. Через полчаса он снова явился, чтобы представиться Алике, опять поспешил к Алексею и ушел вниз"... ([10] 23 апреля, стр. 85). "Сегодня после завтрака Яковлев пришел с Кобылинским и объявил, что получил приказание увезти меня, не говоря куда. Алике решила ехать со мной и взять Марию; протестовать не стоило... Сейчас же начали укладывать самое необходимое. Потом Яковлев сказал, что он вернется за Ольгой, Татьяной, Анастасией и Алексеем и что, вероятно, мы их увидим недели через три" ([12] 25 апреля, стр. 86).
В канун выезда снимаются старые (царскосельские) караулы, на их места ставятся караулах новые (екатеринбургские и омские). На площадке перед домом совершается торжественная церемония передачи постов гвардейцами старой армии, уезжающими по демобилизации домой, красным бойцам, присланным сюда уральским и сибирским рабочим классом.
Церемония выглядит своеобразно - в неповторимом стиле тех дней. Вот как ее описывает Авдеев:
"С одной стороны выстроился взвод саженных красавцев-гвардейцев, одетых как один в лучшее обмундирование, во главе с изящным, высокого роста офицером.
С другой стороны, напротив этого взвода, выстроилась наша братва красногвардейская, одетая как пришлось, во что попало: кто в засаленном полушубке, кто в штатском пальто, кто в старенькой шинельке, и т. д. Большинство было в старых серых подшитых валенках.