Большей частью только сходили...
В прогулках по Садовой не давался иной шаг, кроме прусского. На заседаниях Государственного совета раздавался преимущественно Kauderwelsch (4).
(1) Norbert Roesch. Schatten fordern heraus. Berlin-Zuerich, 1967
(2) Georg Schroeder. Zaren, Kaiser, Kanzler und Komissare. "Die Welt", N 84 (12.IV). 1966.
(3) Татьяна Мельник - Боткина. Воспоминания о царской семье и ее жизни до и после революции. Книжный магазин М. И. Стефанович и К°. Белград, 1921, стр.,22.
(4) Ломаная речь, тарабарщина (нем.)
НА СЛУЖБЕ У ЦАРЯ-БАТЮШКИ
Низко нахлобучив мокрые шляпы, крадутся в дождливой мгле вдоль посольского фасада два человека... Метнулись к входу, потянулась к звонку дрожащая рука... Кто они?
Визитер первый: Нейгардт Дмитрий Борисович. Барон, сенатор, помещик. Имения в Нижегородской и Пермской губерниях. Получил образование в Пажеском корпусе в Петербурге. Личными приятельскими отношениями с Николаем П связан был со времени совместной их службы в молодые годы в Преображенском полку. Сдружились на пирушках, заполнявших гвардейские будни и праздники. Позднее неоднократно получал из рук Николая назначения на должности. Служил в министерстве внутренних дел, был градоначальником в Одессе, губернатором нижегородским и екатеринославским. В этих должностях проявил незаурядную жестокость при подавлении народных волнений. Не раз уличенный в казнокрадстве и взяточничестве, лишь с помощью августейшего покровителя выбирался сухим из воды. Представитель рода, вышедшего из Нассау и "вженившегося" в русское дворянство; родная сестра Д. Б. Нейгардта была супругой председателя Совета министров П. А. Столыпина. Это о ней писал Витте после убийства Столыпина в Киеве в 1911 году: "Когда государь вошел в комнату, где лежал Столыпин, она, как истукан, шагами военного подошла к государю и сказала: "Ваше величество, Сусанины еще не перевелись в России". Затем сделала несколько шагов задним ходом и стала на свое место". Комментарий того же автора к эпизоду: "Но Столыпин погиб не как Сусанин, а как погибали подобные деятели, употребляющие данную им власть в пользу своих многочисленных родственников далеко не первой пробы... Он развратил администрацию и уничтожил всякое достоинство Думы, обратив ее в свой департамент ".
К концу последнего царствования Нейгардт стал сенатором. После неудачных хлопот в Денежном переулке в 1918 году бежал в Германию, где и окончил свою жизнь в Рейхенгалле (Бавария).
Визитер второй: Будберг Александр Андреевич. Барон, прибалтийский помещик. Учился в петербургском Пажеском корпусе. Служил по ведомству юстиции, затем по военному. Сопровождал Александра III в его приватном путешествии по Австрии и Германии. Из рук последних двух царей шесть раз получал назначения на крупные должности; в последней - главноуправляющего канцелярией прошений на высочайшее имя - пробыл двадцать два года (с 1891 по 1913 год). Был вхож к Николаю, пользовался его особым расположением, фактически состоял его политическим консультантом, участвовал в 1905 году в составлении его манифеста о "даровании свобод".
В 1919 году Будберг объявился в роли политического советника у Колчака в Омске, позднее перебрался к Врангелю в Крым. После поражения белых армий осел в Германии. Там же оказался и его близкий друг Густав Кестринг, выходец из Ганновера, он же тамбовский помещик, он же владелец магазинов в Москве.
Небезынтересный путь проделали в рейхе их сыновья.
Отто Ойген Будберг. В 1921 году вместе с отцом репатриировался в Германию из района Пабажи-Саулкрасты (под Ригой), в середине двадцатых годов вступает в рейхсвер. В 1940-1941 годах в составе 22-й танковой дивизии вермахта в звании майора участвует во вторжениях в Бельгию, Францию, Грецию, Югославию, Советский Союз. Участвовал в боях под Ленинградом в районе Пушкина, способствуя разрушению тех самых дворцов, куда тридцатью годами раньше его отец являлся с докладами к Николаю II. Будберг-младший непосредственный виновник разграбления в Пушкине Большого Екатерининского дворца, организатор похищения из дворца известного "янтарного кабинета", поныне не найденного. Совершил этот акт вандализма вместе с лейтенантом Зольмс-Лаубахом, действовавшим по его приказу и под его руководством. 5 марта 1945 года Будберг был упомянут в сводке ОКБ (гитлеровской ставки) как "герой" обороны Бреслау от наступавших советских войск.
Эрнст Кестринг. Как и Отто Будберг, родился и вырос в России. Учился в Москве и Петербурге, владел русским языком, как родным, много ездил по стране. Девятнадцати лет выехал в Германию, вступил добровольцем в кавалерию, воевал на Восточном фронте. В составе кайзеровских войск участвовал во вторжении на Украину в 1918 году, был сотрудником миссии при Скоропадском. Во времена веймарской Германии служил в рейхсвере в звании полконника. Дважды был германским военным атташе в Москве: с 1931 по 1933 и с 1935 по 1941 годы, вплоть до нападения фашистской Германии на Советский Союз. В течение шести лет из Москвы снабжал Гитлера всевозможной информацией, сыгравшей немалую роль в его решении напасть на СССР. В годы войны занимался на Восточном фронте формированием банд из всякого отребья. В послевоенные годы, сидя в ФРГ на пенсии, данной ему Аденауэром и Штраусом, занимается писанием мемуаров, в которых оплакивает неудачи нацистского блицкрига против СССР.
Нейгардта-старшего генерал Татищев в свое время называл "немецкой сосиской". Александра Будберга и его приятеля Кестринга-старшего Столыпин насмешливо именовал "прибалтийскими торгашами". Те в долгу не оставались. В письмах, дневниках и заметках не для печати, после революции попавших в советский исторический архив. Плеве, Гире, Ламздорф и им подобные шипят о "неприглядности" страны, к которой присосались, злословят в адрес народа, за счет которого делали карьеру и сколачивали свои состояния.
Гирс и Ламздорф раз в неделю приезжали с докладом к царю. Являлись с трепетом (Ламздорф по дороге всегда заезжал в Казанский собор помолиться, "чтобы все хорошо сошло"). После доклада шли за царем в столовую, куда обычно были приглашаемы; откушав, уходили, низко кланяясь. А уйдя, предавались мыслям, о которых августейший наниматель не мог знать, хотя иногда и догадывался. Иные же, кто близко наблюдал их, не обманывались насчет того, чем они дышат. Ламздорф сам записал, что "дама, пользующаяся влиянием, как-то сказала мне о моем начальнике: "Что вы хотите, уже сам по себе облик г-на Гирса есть оскорбление для России"".
Многое в России злило этих слуг престола, раздражало, будоражило. Втайне наемники ежедневно и ежечасно сжигали то, чему на виду поклонялись.
В своих записках Ламздорф называет возглавляемое им ведомство стоящим "на зловонных берегах поМойки" (окна министерства иностранных дел, помещавшегося в правом крыле здания Главного штаба, выходили на набережную Мойки). Деятельность им же руководимого министерства он презрительно определяет как "бесцветную и расслабляющую канитель жалкой дипломатии..." Оценка ценностей русской истории этой категорией помощников царя сводилась к отрицанию смысла и значения почти всего, кроме голой силы. "Ничтожным предприятием", со ссылкой на Шиллера, рисуются Ламздорфу и упрочение русской государственности, и сооружение Петербурга; даже созерцание памятников, мимо которых он фланирует каждый день, не вызывает в нем ничего, кроме раздражения и насмешки: "Когда я вижу фигуры Петра и Екатерины, покрытые нечистотами, которые возлагают на их знаменитые головы пролетающие птицы, мне их становится жалко". Единственное впечатление, какое вызывает в министре "памятник великого основателя Петербурга", - это то, что он "окружен скверной мостовой... собаки поливают и пачкают его снизу, в то время как птицы с удобством располагаются на голове, с блеском носившей императорскую корону".
Тот же угол зрения у министра на многое другое, включая оказавших ему доверие хозяев и их отечественный персонал: если уж в таком месте служить, записывает он, то лишь "с презрением игнорируя эту маленькую клику паразитов... клику, которая по преимуществу составляет двор и круг развратников и бездельников, называемый светом..." Брезгливо разглядывает он и собственных коллег по правительству. Был бы хоть монарх как монарх, а то и с этой стороны, пожалуй, утешиться нечем. Настоящей самодержавности царю не хватает, вот что плохо. То ли дело был, скажем, Павел I - тот прямо говорил, "что в России вельможа лишь тот, с кем он разговаривает, и лишь до тех пор, пока он с ним разговаривает".