Образчики той же практики на юге империи:
На подавление крестьянских волнений в Харьковской и Полтавской губерниях послан карательный отряд под начальством генерала Клейгельса; в помощь ему прикомандирован князь Оболенский. Оба открывают, по выражению Витте, "сплошное триумфальное сечение бунтующих и неспокойных крестьян". Порют мужчин и женщин, старух и девушек, даже детей. Общественность страны охвачена гневом. Царь же посылает Клейгельсу орден и денежную премию, объявляет ему благодарность, а Оболенского, прежде харьковского генерал-губернатора, производит в сенаторы. Оным способом "дранья" добывали себе у царя аттестаты на государственную зрелость и другие высшие администраторы.
Пока на севере Украины ("Малороссии") бесчинствовали Клейгельс и Оболенский, на юге, в Причерноморье, бесновались генерал Каульбарс (командовавший войсками Одесского военного округа), барон Нейгардт (одесский градоначальник), генерал Толмачев (сменивший Нейгардта) и граф Коновницын (сменивший Толмачева). Многие честные люди пали жертвами террора, развязанного в Одессе и прилегающих районах этими прямыми ставленниками петербургского двора. Они убивали граждан - на улицах и в тюрьмах, вымогали у населения дань, расхищали денежные фонды и имущество города. Когда же группа представителей общественности опротестовала в центре произвол одесских властей, царь демонстративно пригласил Коновницына к себе в Ливадию (где проводил лето), обласкал его, одарил и посадил за свой семейный стол. Все газеты сообщали тогда, как о сенсации, что "граф Коновницын приглашен его величеством на интимный завтрак. Это сообщение многих поразило, ибо обыкновенные смертные постесняются пригласить к себе и сидеть за одним столом с таким субъектом, как граф Коновницын" (Витте, Ш-479).
В бытность свою (до премьерства) министром внутренних дел Столыпин, по просьбе Каульбарса, разработал проект указа о переводе Одессы на режим так называемого исключительного положения. Почему-то, однако, не решился представить проект на подпись царю. Узнав об этом, Николай сказал: "Я не понимаю, почему Столыпин думает, что я постеснялся бы перевести Одессу на исключительное положение. Впрочем, Каульбарс и Толмачев такие градоначальники, что им никакого исключительного положения не нужно. Они и без всяких исключительных положений сделают то, что сделать надлежит, не стесняясь существующими законами".
В его устах это была высшая из похвал.
После него в архивах осталось множество бумаг-докладов, отчетов, рапортов и донесений, на которых начертаны его резолюции. Они как нельзя лучше характеризуют образ мышления Николая.
Министерство внутренних дел представило ему доклад о забастовочном движении в промышленных центрах страны. В докладе указано, где и сколько стачек сорвано с помощью штрейкбрехеров, сколько подавлено силой. Николай надписывает: "И впредь действовать без послаблений". Владимирский губернатор сообщает о волнениях в рабочих районах, просит разрешения организовать фабричную полицию "с определением ее численного состава сообразно числу рабочих". Царь пишет резолюцию: "Скорейшее создание такой полиции настоятельная необходимость". (Последние два слова им подчеркнуты).
Командующий Киевским военным округом доносит, что революционные настроения рабочих передаются солдатам; соприкосновение войск с населением, считает он, грозит армии разложением. Предлагает: оградить гарнизоны от населения, для чего построить вокруг казарм высокие дощатые заборы. Царь пишет на полях: "Насчет ограждения правильно. Истина безусловная".
Забор хорош, но розги - лучше.
По действовавшему в империи "Положению о телесных наказаниях" местный полицейский начальник мог по своему усмотрению выпороть любого крестьянина. За отмену "Положения", как позорного, выступил Государственный совет. Получив отчет о дискуссии в совете, Николай ставит на нем надпись: "Когда захочу, тогда отменю".
Петербургский градоначальник предлагает: наиболее "строптивых" стачечников в административном порядке приговаривать к заключению в "рабочие дома с особо строгим режимом". То есть рекомендует еще одну внесудебную, полицейскую форму принудительного труда. Резолюция царя на докладной: "Да, или розги, как сделано в Дании". (Он не раз ездил в Данию в гости к родителям матери; из тамошних достопримечательностей ему особенно запечатлелось, что наказывают розгами).
Херсонский губернатор в годовом отчете сообщает, что учащаются случаи "правонарушений" в рабочих районах. На полях резолюция царя:"Розги!"
Вологодский губернатор в годовом отчете сообщает, что в рабочих районах его подчиненные практикуют аресты участников "эксцессов" и заключение их в "рабочие дома", где они принуждаются "отрабатывать своим трудом причиненные убытки". Царь ставит против этих строк помету: "Да - после розог".
Пороть - хорошо, но вешать - лучше.
Дальневосточное командование сообщает в Петербург, будто из центра страны прибыли в армию "анархисты-агитаторы" с целью разложить ее. Не интересуясь ни следствием или судом, ни даже простым подтверждением факта, царь фактически приказывает: "Задержанных повесить" (1).
Вешать хорошо, но можно и расстреливать.
В Государственной думе (второй) бурно обсуждается случай расстрела заключенных в Рижской тюрьме. По требованию царя министерство внутренних дел представляет ему докладную - что произошло. Против того места записки, где изложены подробности, когда и кто стрелял в узников, Николай делает помету: "Молодцы конвойные! Не растерялись!"
Прочитал донесение московских властей об исходе боев на Пресне. Отмечает в дневнике: "В Москве, слава богу, мятеж подавлен силой оружия" (2).
Ярославский губернатор рапортует, что при подавлении волнений офицеры Фанагорийского полка приказали солдатам стрелять в толпу бастующих. Есть убитые и раненые. Николай пишет на рапорте: "Царское спасибо молодцам-фанагорийцам".
Витте докладывает о "переизбытке усердия" капитан-лейтенанта Рихтера, командующего карательной экспедицией в прибалтийских губерниях. Его жандармы порют поголовно крестьян, расстреливают без суда и следствия, выжигают деревни. Следует высочайшая резолюция на записке: "Ай да молодец!" (3).
На докладе уфимского губернатора о расстреле рабочей демонстрации и о гибели под пулями нескольких десятков человек Николай надписывает: "Жаль, что мало" (4).
Генерал Казбек на личном приеме докладывает царю, что солдаты владикавказского гарнизона вышли на улицу с красным знаменем, но ему, коменданту Владикавказа, удалось демонстрацию сорвать, а солдат увести в казармы без кровопролития. Как вспоминал потом генерал, Николай остался недоволен его докладом и, выпроваживая его из кабинета, назидательно сказал: "Следовало, следовало пострелять"... (5)
Можно стрелять, не худо и топить.
Во время доклада Витте о положении в стране царь подошел к окну и, глядя на Неву, сказал: "Вот бы взять всех этих революционеров да утопить в заливе".
Хорошо бы утопить, но неплохо бы и сжечь.
В здании городского театра в Томске идет митинг демократической общественности. Извещенный охранкой, губернатор Азанчевский-Азанчеев велит полиции и черной сотне оцепить театр и поджечь его. Погибла тысяча человек. Губернатор любуется пожарищем с балкона своего дома, а архиепископ (будущий московский митрополит) Макарий с соборной паперти объявляет свое благословение поджигателям. Тот и другой получили из Петербурга благодарность и "царский поцелуй".
Не слишком придирчив государь император к методам и средствам умиротворения - главное, чтобы пребывала в непрестанном круговом движении, как выразился его тогдашний главный ассистент, "рулетка смерти". Основное конечный, то есть кладбищенский, эффект. А таким ли, этаким ли манером вертится рулетка - ему все равно.