На званом обеде в Петербурге супруга премьера Витте сказала за столом: "А Рачковскому за его поганую типографию семьдесят тысяч рублей наградных дали". После чего за "несение пошлого вздора" в кругу гостей госпоже Витте дорога в дом хозяина была заказана. Из документов же царского правительства явствует, что в конце 1906 года Трепов действительно представил Николаю II доклад о работе подпольной фабрики прокламаций, на коем его величеству благоугодно было собственной рукой начертать: "Выдать 75 тысяч рублей Рачковскому за успешное использование общественных сил". Собственно говоря, "пошлый вздор" г-жи Витте мог бы быть еще "пошлее": она могла добавить, например, что в поощрение того же контакта с общественными силами, то есть с трактирными лакеями и ломовыми извозчиками, Рачковский и Комиссаров по повелению царя были награждены орденами: первый - Станислава, второй Владимира, не считая других милостей и поблажек.
Что упустила мадам Витте за обеденным столом, возместил ее супруг в своих мемуарах. Он пишет, что черносотенцы "завели при департаменте полиции типографию фабрикации погромных прокламаций, то есть для науськивания темных сил, преимущественно против евреев" (III-138).
Витте свидетельствует: "Государь после 17 октября больше всех возлюбил черносотенцев, открыто провозглашая их как первых людей Российской империи, как образцы патриотизма, как национальную гордость. И это таких людей, во главе которых стоят герои вонючего рынка..., которых сторонятся и которым порядочные люди не дают руки" (III-43).
На первых порах контакты царя с лидерами "СРН" кое-как маскируются; они поддерживаются, с соблюдением некоторых правил конспирации, главным образом через таких посредников, как великие князья Николай Николаевич и Владимир Александрович, генерал Раух и князь Путятин (8). Пока не привык, Николай II в какой-то степени еще стесняется соприкосновения с "союзом этим, составленным из воров и хулиганов" (III-393). В дальнейшем "тайная, или, вернее, не демонстративная поддержка царем "Союза русского народа" делается явною, ничем не стесняющейся" (III-333). Насколько обе стороны уже "ничем не стеснялись", видно из того, что Дубровин, глава организации, открыто приглашается Николаем II во дворец для личных бесед; там же официально принимаются депутации "Союза русского народа". В декабре 1905 года на очередном приеме группы черносотенцев Николай получает из их рук подарок-два значка "СРН"; один прикрепляет к своей гимнастерке, другой - к рубашке своего полуторагодовалого сына.
Эта братия влекла его к себе. В ее кругу он чувствовал себя легко и непринужденно. Он пускал ее в дворцовые покои, устраивал для нее угощения, церемонии раздачи наград, выносил наследника и передавал его из рук в руки, давал лабазникам и вышибалам становиться на колени и целовать край полковничьего кителя, край детской рубашки, пригоршнями высыпал на их молодецкие груди крестики, жетоны, медальоны и бляшки.
Как нигде в другом общественном окружении, он был здесь в своей тарелке. Если на дипломатических раутах и государственных приемах у него прилипал к небу язык и он заикаясь с трудом выдавливал из себя несколько слов, то в этой компании, где представали перед его взором кувшинные рыла героев кистеня и оглобли, он становился словоохотливым, даже красноречивым, в нем загорался риторический огонек, поднималось ораторское вдохновение. Он мог в этом обществе запросто подвыпить и под хмельком сплясать "барыню". Он взывал к черносотенцам в тостах, приветственных обращениях и поздравительных телеграммах: "Объединяйтесь, истинно русские люди!"... "Искренне вас благодарю"... "Буду миловать преданных!"... "Вы мне нужны"... "Царское вам спасибо"... "Вы моя опора и надежда"...
На верноподданнический адрес союза извозопромышленников, поставлявшего черной сотне актив, царь 23 декабря 1906 года отвечает: "Передайте извозчикам мою благодарность, объединяйтесь и старайтесь". На приеме во дворце он не стесняется при всех справиться у ярославского губернатора Римского-Корсакова о здоровье такого деятеля, как владелец мучного лабаза Кацауров - один из главарей местного отделения "Союза русского народа". За пределами ярославских лабазов и трактиров никто не хотел знаться с этим человеком.
В сентябре 1906 года, когда председатель "СРН" Дубровин слегка занемог, генерал Раух привез ему на квартиру - на Большой Вульфовой улице на Петербургской стороне - личное соболезнование его величества с присовокуплением пожелания скорейшего выздоровления.
А 3 июня 1907 года, в день, когда разгоном Государственной думы второго созыва Столыпин фактически совершил государственный переворот, Николай послал тому же Дубровину телеграмму. В ней, отбросив в сторону недомолвки, самодержец воззвал :"Да будет мне Союз русского -народа надежной опорой".
"Безобразнейшая телеграмма эта, - писал потом Витте, - в связи с манифестом о роспуске второй Думы показала все убожество политической мысли и болезненность души нашего самодержавного императора".
Увы, вздыхал экс-премьер, те из приближенных царя, которые могли бы удержать его от якшанья с черной сотней, "утеряли всякие принципы и действуют по минутному влечению, держа нос по ветру, как это делает хорошая легавая собака" (III- 393).
Себя самого Сергей Юльевич в легавых, конечно, не числил. Между тем готовности "держать нос по ветру" царь требовал от каждого своего ассистента, стоявшего перед ним, и испытующе приглядывался, кто и в какой степени эту готовность проявляет. К тем из своих приближенных, кто не состоял в "Союзе русского народа" или не ладил с этой организацией, царь относился настороженно, нередко с подозрением. Похоже было, что о подрядился вербовать в черную сотню новых членов, не останавливая перед обработкой на сей предмет министров. "Отчего вы, Петр Аркадьевич, не запишетесь в Союз русского народа? - спросил он однажды Столыпина. - Ведь Дубровина там теперь нет". (Столыпин и Дубровин относились друг к другу неприязненно.) С таким же вопросом царь обратился в свое время к предшественнику Столыпина Витте, намекнув, что знает и помнит - в подобной организации Сергей Юльевич когда-то уже состоял (9). В другой раз Николай, беседуя с Витте, огорошил его вопросом:
"Правду ли о вас говорят, что вы стоите за евреев?" (II-210).
Вероятно, та же нота подозрения и скрытой угрозы прозвучала бы в вопросе царя, если бы он вздумал допытываться у своего премьера, а не "стоит" ли он, скажем, еще за украинцев ("малороссов"), или за армян, или за финнов, или, что было бы совсем уж предосудительно, за поляков?.. Ибо в основе отношения Николая II к своим подданным различных национальностей лежал, по определению Витте, "лозунг гонения всех русских граждан нерусского происхождения, иначе говоря, одной трети или около шестидесяти миллионов жителей империи".
Если в прежние царствования некоторые окраинные области еще пользовались относительными льготами и послаблениями в смысле элементарных национальных прав или внутренней культурной жизни, то администрация Николая эти послабления стала отнимать и перечеркивать с резкостью, какой они не испытывали раньше. Последнего царя без преувеличения можно назвать организатором крупнейшего в истории империи наступления на элементарные права национальных меньшинств. Именно при нем империя особенно эффективно соперничала с некоторыми другими многонациональными дворянско-капиталистическими государствами, например, с лоскутной двуединой Габсбургской империей, в утверждении за собой репутации "тюрьмы народов".
В эту эру, отмечают французские историки Лависс и Рамбо, в общем не слишком склонные критиковать деятельность царской администрации, все подводится под один ранжир... все народы, населяющие империю, надето одинаковое ярмо, воспрещается национальный язык, уничтожается национальная культура". Драконова политика дискриминации, преследования и подавления, политика разжигания национальной розни осуществляется по личным указаниям царя "во всех инородческих губерниях, на всех окраинах, опоясывающих Россию от Балтики до Кавказа".