То, что Николай с таким веселым пренебрежением назвал укусом японской блохи, обернулось длительной и кровопролитной войной. Она продолжалась девятнадцать месяцев; она стоила России четыреста тысяч человек убитыми, ранеными, больными и попавшими в плен; она обошлась стране в два с половиной миллиарда золотых рублей прямых военных расходов, не считая пятисот миллионов рублей, потерянных в виде отошедшего к Японии имущества и потопленных противником кораблей.
Черту под войной подвел Портсмутский мирный договор.
Этим договором фиксировались итоги и сдвиги, которые берлинская шовинистическая пресса в те дни восхищенно определила как "дальневосточный феномен", или "японское чудо". В действительности чуда никакого не было. Токийский ларчик открывался сравнительно просто.
Японскому милитаризму подставил плечо для подъема на пьедестал его маньчжурской победы германский империализм. И не он один.
С апреля 1904 по июль 1905 года Япония получила от Германии, Англии и США четыре займа на общую сумму до полумиллиарда долларов, которыми была покрыта почти половина ее расходов на войну. Не меньшее, если не большее значение сыграли и немецкое оружие, и немецкий военный инструктаж. Кайзеровский Берлин начал оказывать императорской Японии всестороннюю военную помощь по крайней мере за десять лет до русско-японской войны.
Японскую армию, высадившуюся в 1904 году на материке, фактически создали и обучили офицеры кайзеровской армии. Трехкратное увеличение численности японской армии с 1896 по 1903 год совершилось под их же руководством. Японскую морскую армаду, какой она к 27 мая 1905 года построилась в Цусимском проливе, чтобы встретить эскадру Рожественского, помогали строить и вооружать германские и английские кораблестроители и адмиралы-с их материально-технической помощью и при их консультации японский военно-морской тоннаж за те же восемь лет возрос в четыре с половиной раза. В результате, когда на Дальнем Востоке возникла война, против шестидесяти девяти изрядно послуживших кораблей русской Тихоокеанской эскадры выступили сто шестьдесят восемь японских боевых кораблей новейшего образца.
Самый образ военного мышления японского генералитета носил в основе своей прусские черты. Не были исключением из этого правила ни старшие, ни высшие военачальники. Особенно "опруссачились" морские офицеры, поклонявшиеся системе фон Тирпица. За японской милитаристской кастой утвердилась уже в те времена кличка: "пруссаки Востока".
Тесно связаны были и секретные службы Германии и Японии. Шпионские услуги во многих случаях были предметом дружеского обмена на безналичной основе. Сотни японских шпионов, взращенных под крылом германской разведки, орудовали в тылах русской армии, в Петербурге и Москве (о типе тогдашнего японского шпиона в русском тылу всегда напоминает нам известный рассказ A. Куприна "Штабс-капитан Рыбников" в европейских и азиатских крупных городах. Одновременно и Берлин делился с японцами секретной информацией, поступавшей из петербургской немецкой партии.
В то время как администрация Николая II пренебрегла элементарное подготовкой отпора возможному японскому нападению, положившись на "авось", рассчитывая "шапками закидать" японцев, вероятный противник довольно отчетливо просматривал русский военный и экономический механизмы, заранее засек его бреши и слабые узлы и с первых дней конфликта оказался в состоянии наносить безошибочные удары.
Сыграли на руку японцам и некоторые другие обстоятельства.
При численности кадровой армии в один миллион сто тысяч человек и обученных резервов в три с половиной миллиона Россия к январю 1904 года имела на Дальнем Востоке всего лишь девяносто восемь тысяч солдат и офицеров (кроме двадцати четырех тысяч человек на охране КВЖД). Эти силы были разбросаны на пространстве от Читы до Владивостока и от Благовещенска до Порт-Артура. Подкрепления поступали медленно и неровно. Лишь к началу ляоянского сражения численность русской полевой армии в Маньчжурии достигла ста пятидесяти тысяч человек.
Ее вооружение было слабым и по количеству, и по качеству. Первоначально (к январю 1904 года) в дальневосточных войсках насчитывалось сто семьдесят четыре полевых орудия и восемь (!) пулеметов. По скорострельности русская пушка превосходила японскую, но батареи снабжались только шрапнелью, гранат не получали. Вовсе не было гаубиц; мортир были единицы, и те устарелой конструкции, малой дальнобойности. Стрельбы с закрытых позиций русская дальневосточная артиллерия в первые месяцы войны фактически не знала. На считанные пулеметы в русской армии приходились сотни пулеметов в японской. Отставал технически флот. Программа военно-морского строительства оставалась к 1904 году незавершенной. Эскадры большей частью состояли из устарелых кораблей: со слабой артиллерией, низкой быстроходности, недостаточного бронирования.
Сказалась в ходе войны и удаленность театра от центральной России-то, чего Николай II и его генералы заранее в расчет возможного столкновения не взяли. Дальневосточную армию связывала с внутренними губерниями нитка единственной колеи Симбирской магистрали; в районе Байкала дорога осталась недостроенной. Пропускная способность транссибирской магистрали составляла всего три пары воинских эшелонов в сутки. На месте действующая армия не имела ни резервов живой силы, ни военно-промышленной базы; у противника то и другое было под рукой.
Не отвечал требованиям времени и уровень боевой подготовки в русских вооруженных силах, сконцентрированных на Дальнем Востоке. По старинке царь и его генералитет заботились главным образом о внешнем виде построений, стремились к эффекту парадов и маневров, остальным интересовались мало. По старинке практиковался сомкнутый строй под огнем противника, велась на поле боя залповая стрельба; заботы об индивидуальной подготовке стрелка не было, применяться к местности солдата не учили. Запасные, доставленные на маньчжурский фронт, с ходу скученными массами шли в бой, не зная свойств тут же полученной магазинной винтовки. Офицеры были подготовлены слабо: действовали, как правило, безынициативно, боясь ответственности. Особо тяжелыми последствиями обернулись пороки высшего командного состава. Одни военачальники, типа Е. И. Алексеева, не подходили к решению поставленных этой войной проблем уже по личным своим способностям, вернее, неспособности; другие, как Эверт, Маннергейм, Стессель, Скоропадский, Фок, Рожественский, тесно связанные с Германией, были внутренне слишком далеки от России и русского народа, чтобы действительно сильно хотеть победы, проявить уверенность и воодушевление, необходимые для ее достижения; третьим, типа А. Н. Куропаткина, не хватало смелости, воображения и воли. Отсюда - цепь неудач и провалов даже там, где их вполне можно было избежать. В своих расчетах эти люди неизменно преувеличивали численность японских сил, посеяли в армии манию страха перед японскими обходами и охватами и, постоянно прижимая войска к железнодорожной нитке, действительно давали японцам возможность совершать обходы и охваты.
"Генералы и полководцы оказались бездарностями и ничтожествами... писал Ленин в январе 1905 года в статье "Падение Порт-Артура". - Бюрократия гражданская и военная оказалась такой же тунеядствующей и продажной, как и во времена крепостного права. Офицерство оказалось необразованным, неразвитым, неподготовленным, лишенным тесной связи с солдатами и не пользующимся их доверием... Военное могущество самодержавной России оказалось мишурным. Царизм оказался помехой современной, на высоте новейших требований стоящей, организации военного дела..." И Ленин делал вывод: "Не русский народ, а самодержавие пришло к позорному поражению" (3).
Нельзя сказать, что Николаю безразличны были течение и исход русско-японской войны. Прервав чтение рапортов и отчетов, он колесит по дорогам империи, инспектируя войска. Вот его маршруты 1904 года:
в мае - побывал в Полтаве, Белгороде, Туле, Москве;
в июне - Коломна, Пенза и Сызрань;
в сентябре - Елисаветград, Николаев, Одесса, Кишинев и другие города юга и запада страны; круг этот завершен посещением Риги и Ревеля;
в октябре - Минск, Витебск, Сувалки и другие города западных губерний;
в декабре - Житомир, Жмеринка, Бирзула и другие районы Юго-Запада.