А вслед голубому поезду, бегущему по бескрайней заснеженной равнине, несутся из Петрограда нарастающие раскаты революционного грома. Николаю и в голову не приходит, что из этой поездки он вернется всего лишь через 16 дней низложенным и арестованным и что никогда до конца дней своих он больше не будет на свободе.
Вечером 8 марта императорский поезд прибывает в Могилев. На платформе Николая встречает Алексеев, лишь накануне возвратившийся из Крыма (царь дал ему для санаторного курса в Севастополе отпуск с 8 ноября 1916 года по 22 февраля 1917 года; руководил в этот период работой Ставки и за Алексеева, и за Николая II генерал В. И. Гурко).
Едва Алексеев и Гурко развернули перед ним на столе карту, чтобы доложить обстановку на фронте, как посыпались на тот же стол телеграммы сановников и думцев о положении в тылу. Вести одна другой тревожней: столицу потрясают народные волнения. Похоже, что начинается революция.
Несколько дней спустя царица пишет в Ставку, что, по ее мнению, все происходящее в Петрограде - это всего лишь "хулиганское движение"... "Мальчишки и девчонки носятся по городу и кричат, что у них нет хлеба, и это просто для того, чтобы вызвать возбуждение... Была бы погода холодней, они все сидели бы по домам" (10).
Итак, по Кеннану, переворота бы не произошло, окажись в булочных вдоволь калачей. Согласно же Александре Федоровне, революции бы не случилось, прихвати чуть покрепче мороз.
Как правило, в трактовке носителей реакционно-монархической идеи Февральская революция - это движение беспорядочных толп "инсургентов" и "мятежников", в разгар всемирной войны поднявших истошный вопль из-за какой-то хлебной корки; движение "копеечного утилитаризма" и "исторической бесшабашности", к которому подавляющее большинство населения и армии не причастно, в особенности не причастна армия, неколебимо стоявшая на защите страны, в то время как за ее спиной буйствовал из-за кренделя и сайки "окраинный сброд". У мистера Харкэйва, например, вся февральско - мартовская хроника сводится к тому, что распоясавшиеся люмпены гоняются по Петрограду за беззащитными полицейскими и убивают их, не зная, за что и почему; нет у февральских "инсургентов" ни лозунгов, ни программы, ни лидеров, они просто ошалели от безнаказанности и буйствуют из спортивного азарта; власти же, парализованные своим гуманизмом и мягкосердечием, опустили руки, и сам император-добряк забился в Могилеве в угол и никак не дождется своего отречения и сдачи власти, интересуясь только, кому и где ее сдать... Главное, вторит Кеннану Харкэйв, подвел Романовых момент внезапности. Очень уж неожиданно все произошло. Накатившей волной царь был застигнут врасплох. Никто и подумать не мог, что сравнительно мелкое уличное безобразие завершится таким финалом. "Этот кризис, с которым столкнулись Романовы, никем не планировался, не готовился, он был локальным, поначалу совсем не драматичным, и тем не менее - почти невероятно! - стал для Романовых последним" (11).
Что касается внезапности, то можно напомнить, что шеф охранки генерал Глобачев еще 5 января 1917 года в докладной записке предупреждал правительство: "Настроение в столице носит исключительно тревожный характер... Политический момент напоминает канун 1905 года..." (12) 19 января Глобачев строго секретно доносит, что "население открыто критикует в недопустимом по резкости тоне все правительственные мероприятия", причем слышатся речи, "затрагивающие даже священную особу государя императора", и что в общем и целом правительству, возможно, предстоит "бороться не с ничтожной кучкой... членов Думы, а со всей Россией" (13).
Серию своих секретных докладов правительству Глобачев заключает опасением, как бы нарастающее недовольство населения не явилось "последним этапом на пути к началу беспощадных эксцессов самой ужасной из всех революций" (14).
Наступает историческая февральско-мартовская неделя, неделя краха царизма. Как провел эту неделю от четверга до четверга Николай, как распорядился он представленной ему информацией, временем, которое отвела ему судьба? И как тем временем разворачивались события в столице?
Четверг, 8 марта (23 февраля)
В Могилеве царь пригласил к обеду глав антантовских военных миссий.
В Петрограде вышли на улицы 128 тысяч стачечников. Они кричат: "Мира и хлеба!"
Появились красные флаги и плакаты с надписями: "Долой войну!", "Да здравствует революция!" По случаю Международного женского дня работницы активное участие в демонстрациях приняли десятки тысяч женщин с питерских предприятий.
Полиция контролирует положение, но в помощь ей уже вызываются воинские подразделения.
Вечером на квартире рабочего И. Александрова состоялось совещание руководства петроградских большевиков. Решено: забастовку продолжить и расширить; организовать демонстрации на Невском; усилить агитацию среди солдат; приступить к вооружению рабочих. Определены два главных лозунга движения: свержение монархии и прекращение войны.
Столица на голодном пайке. Запас муки составляет 500 тысяч пудов. При минимуме ежедневной выдачи в 40 тысяч пудов этого может хватить лишь на 10-12 дней.
Пятница, 9 марта.
Царь отмечает в дневнике, что он награжден бельгийским орденом "Croix de Guerre".
Александра Федоровна сообщила телеграммой из Царского, что сын и две дочери заболели корью. Теперь царица прикована к постелям детей и фактически выключена из политической борьбы. Отпало ее обычное зловещее давление на Николая.
Число бастующих в Петрограде возросло до 200 тысяч. На Васильевском острове студенты присоединяются к рабочим. Демонстранты стремятся прорваться к центру города, появились на Невском. Полиция пытается рассеять их, избивает плетьми, прикладами и шашками. К середине дня лавина демонстрантов заполнила Знаменскую площадь. Конные городовые, пытавшиеся воспрепятствовать демонстрации, были встречены свистом, криками протеста, градом поленьев и осколков льда... До позднего вечера на Невском не прекращаются митинги, звучат пламенные речи. Лозунг "Хлеба!", доминировавший раньше, теперь тонет среди знамен с надписями: "Долой царизм!", "Долой войну!". По указанию царя Алексеев телеграфно поручает руководство усмирительными акциями командующему Петроградским военным округом генералу С. С. Хабалову. (Незадолго до этого Петроградский военный округ был выделен из Северного фронта, куда входил во время войны, в особую единицу и поставлен под командование Хабалова, получившего широкие права.)
В Мариинском дворце, как обычно по пятницам, заседает Совет министров. Выйдя с заседания, министры с удивлением обнаруживают, что не могут пробраться домой; в частности, премьер-министр Н. Д. Голицын не может попасть к себе на Моховую, закупоренную демонстрантами.
Современные советологи особенно резко попрекают царское правительство за промахи, допущенные в этот день, второй день массовых волнений. Они считают, что в этот день "многое еще можно было спасти". Масси, Фрэнклэнд и Харкэйв порицают за "неспособность" А. Д.Протопопова и С. С. Хабалова, которые "не проявили тех данных, какие требовались по их должностям в такой момент" (15). Хабалову "не хватало ни оценки положения, ни плана контроля над массовым беззаконием, ни способности помешать мелким толпам присоединиться к большим". Протопопов же "стал терять нервы при первых признаках организованного неповиновения". Выявилось, что "даже те люди, которых царь в пятом году называл трусливыми курицами, могут считаться бесстрашными орлами в сравнении с этими двумя" (16).
Духовные оруженосцы сегодняшних усмирителей из Луизианы и Алабамы задним числом поучают царских жандармов, как следовало им 56 лет тому назад на петроградских улицах расстреливать и истязать...