Крепыш ответил ему кивком, к этому знаку он прибавил два-три непонятных слова, а затем обратил на меня глаза, словно спрашивая меня о чем-то.
Я ответил ему ясным французским языком, что я его не понимаю. Но он, в свою очередь, по-видимому, не понимал меня. Положение становилось довольно затруднительным.
— А их честь все-таки пусть изволит им рассказать нашу историю, — посоветовал мне Консейль. — Может, они хоть чуточку разберут, в чем дело.
Я начал рассказывать наши приключения по порядку, ясно, отчетливо и с расстановкой выговаривая все слова и слоги и не опуская ни малейшей мелочи. Я представился как профессор Парижского музея естественных наук Аронакс, затем представил слугу своего, фламандца Консейля, и Неда Ленда, гарпунера.
Незнакомец с умными и глубокими глазами слушал меня спокойно, вежливо и очень внимательно. Но я не мог прочесть на его лице, понял он мою историю или нет. Наконец я окончил повествование. Он не произнес ни слова.
Оставалось еще попробовать заговорить по-английски. Может, они поймут этот язык, на котором теперь говорит почти весь мир. Я бегло читал по-английски и по-немецки, понимал, что читаю, но говорить я не умел, то есть, я хочу сказать, произношение у меня было самое варварское, а здесь надо было ясно и точно объясняться.
— Ну, Нед, выступайте теперь вы на сцену! — сказал я гарпунеру. — Извольте вести переговоры на чистейшем английском языке, и дай бог, чтобы вам больше моего посчастливилось!
Нед Ленд не заставил себя просить и тотчас повторил мой рассказ по-английски. Однако по свойственной ему буйности нрава он начинил его достаточным количеством резких выражений. Он разразился негодующими жалобами на несправедливое заключение, спрашивал, в силу какого закона его заперли в «этом поплавке», ссылался на права личности, угрожал судебным преследованием тех, кто его незаконно задерживает, затем окончательно вышел из себя, начал размахивать руками, кричать и, наконец, гневными знаками дал понять, что мы помираем с голоду. Мы в самом деле были голодны как волки, но как-то до сих пор про это не вспоминали.
Но, как оказалось, и английского повествования не поняли.
Нед Ленд был очень озадачен, а незнакомцы и бровью не шевельнули. Язык Фарадея, так же как и язык Араго, был для них непонятен!
— Я уж и не знаю, что делать, — сказал я товарищам.
А Консейль ответил мне:
— Если их честь позволят, так я им расскажу все по-немецки.
— Как? Разве ты по-немецки знаешь?
— Как каждый фламандец, с позволения их чести.
— Ну что ж, отлично! Рассказывай по-немецки, дружище.
Консейль ровным и спокойным голосом повторил нашу историю по-немецки. Но, несмотря на изящные обороты речи и отменное произношение рассказчика, и немецкий язык не имел успеха.
Тогда я решил припомнить свои юношеские латинские упражнения. Цицерон заткнул бы себе уши и выставил бы меня за дверь, но я все-таки кое-как объяснился.
И латынь осталась без результата. После этой последней неудачной попытки незнакомцы обменялись несколькими словами на своем непонятном языке и удалились. Они могли бы подать нам какой-нибудь знак, понятный у всех народов, но они и его нам не подали!
Дверь за ними затворилась.
— Каковы канальи! — вскрикнул Нед Ленд. — Им говорят по-французски, по-английски, по-немецки, по-латыни, а они хоть бы словечко в ответ!
— Успокойтесь, Нед, — сказал я пылкому канадцу, — криком делу не поможешь! Вы…
— Да вы посудите сами, профессор! — прервал меня наш буйный товарищ. — Что ж нам тут с голоду околевать, что ли?
— Э! — заметил философски Консейль. — До смерти еще далеко, мы еще продержимся денька…
— Послушайте, друзья, — сказал я, — отчаиваться пока еще рано. Мы и не такое видали. Сделайте вы мне большое удовольствие, подождите немного и тогда уж выводите свои заключения о капитане и экипаже этого подводного судна.
— Я уж вывел свое заключение, господин профессор, — ответил буйный Нед Ленд, — это канальи… мошенники… — Хорошо, хорошо, да откуда они, из какой страны?
— Из страны мошенников!
— Любезный Нед, такая страна до сих пор еще не обозначена на географических картах… Признаюсь вам, я не могу определить, что это за люди, какой они национальности. Одно можно сказать утвердительно: они не французы, не англичане, не немцы. Впрочем, мне кажется, что оба они — и начальник, и помощник — родились в южных широтах. У них есть что-то южное. Но кто они? Испанцы, турки, арабы или индусы? Это нельзя определить по их внешности, а язык их совершенно непонятен.