Все было сказано. Гневен и презрителен был взгляд неизвестного. И у меня мелькнула мысль, что в прошлом этого человека скрыта страшная тайна. Недаром он поставил себя вне общественных законов, недаром ушел за пределы досягаемости, обретя независимость и свободу в полном значении этого слова! Кто отважится преследовать его в морских пучинах, если и на поверхности океана он пресекал всякую попытку вступить с ним в бой? Какое судно устоит против этого подводного монитора? Какая броня выдержит удар его тарана? Никто из людей не мог потребовать у него отчета в его действиях! Бог, если он верил в него, совесть, если он еще не потерял ее, были его единственными судьями.
Все эти мысли промелькнули в моей голове, пока этот загадочный человек, весь уйдя в себя, хранил молчание. Я глядел на него с ужасом и любопытством; так, верно, Эдип глядел на сфинкса!
Капитан прервал, наконец, томительное молчание.
— Итак, я колебался, — сказал он. — Но, подумав, решил, что свои интересы можно в конце концов совместить с чувством сострадания, на которое имеет право всякое живое существо. Вы останетесь на борту моего корабля, раз судьба забросила вас сюда. Я предоставлю вам свободу, впрочем, весьма относительную; но взамен вы должны выполнить одно условие. Вашего обещания сдержать свое слово вполне для меня довольно.
— Я слушаю, сударь, — ответил я. — Надеюсь, что порядочному человеку не составит труда принять ваше условие!
— Само собою разумеется! Так вот: возможно, что некоторые непредвиденные обстоятельства когда-нибудь вынудят меня удалить вас на несколько часов или дней в ваши каюты без права выходить оттуда. Не желая прибегать к насилию, я заранее хочу заручиться вашим обещанием беспрекословно повиноваться мне в подобных случаях. Таким образом я снимаю с вас всякую ответственность за все, что может произойти. Вы будете лишены возможности быть свидетелями событий, в которых вам не положено принимать участие. Ну-с, принимаете мое условие?
Стало быть, на борту подводного корабля вершатся дела, о которых вовсе не следует знать людям, не поставившим себя вне общественных законов! Из всех нечаянностей, которые готовило мне будущее, последняя нечаянность была не из самых малых!
— Принимаем, — отвечал я. — Но позвольте, сударь, обратиться к вам с вопросом?
— Пожалуйста.
— Вы сказали, что мы будем пользоваться свободой на борту вашего судна?
— Полной свободой.
— Я желал бы знать, что вы разумеете под этой свободой?
— Вы можете свободно передвигаться в пределах судна, осматривать его, наблюдать жизнь на борту, — за исключением редких случаев, — короче говоря, пользоваться свободой наравне со мной и моими товарищами.
Видимо, мы говорили на разных языках.
— Извините, сударь, но это свобода узника в стенах темницы! Мы не можем этим удовольствоваться.
— Приходится удовольствоваться.
— Как! Мы должны отбросить всякую надежду увидеть родину, друзей, семью?
— Да! И вместе с тем сбросить с себя тяжкое земное иго, что люди называют свободой! Уж не так это тягостно, как вы думаете!
— Что касается меня, — вскричал Нед Ленд, — я никогда не дам слово отказаться от мысли бежать отсюда!
— Я и не прошу вашего слова, мистер Ленд, — холодно отвечал капитан.
— Сударь, — вскричал я, не владея собою, — вы злоупотребляете своей властью! Это бесчеловечно!
— Напротив, великодушно! Вы взяты в плен на поле битвы! Одно мое слово, и вас сбросили бы в пучины океана! А я сохранил вам жизнь. Вы напали на меня! Вы овладели тайной, в которую не должен был проникнуть ни один человек в мире, — тайной моего бытия! И вы воображаете, что я позволю вам вернуться на землю, для которой я умер! Да никогда! Я буду держать вас на борту ради собственной безопасности!
По-видимому, капитан принял решение, против которого бессильны были всякие доводы.
— Совершенно очевидно, сударь, — сказал я, — что вы попросту предоставляете нам выбор между жизнью и смертью?
— Совершенно очевидно.
— Друзья мои, — сказал я, обращаясь к своим спутникам, — дело обстоит так, что спорить бесполезно. Но мы не дадим никакого обещания, которое связало бы нас с хозяином этого судна.
— Никакого, — сказал неизвестный.
И более мягким тоном он прибавил: