– Что ж, придётся внести кое-какие изменения, – с невозмутимым видом произнёс он на своём безупречном итальянском.
Я оглядел его, до такой степени перепачканного известковой крошкой, что он казался гипсовой статуей, но ничего не сказал. Ведь Мирко прав: дома в нашем Богом и людьми забытом краю надёжны и безопасны. Не считая, разумеется, двух случаев, когда они оказались безжалостными к своим владельцам, вернувшимся из большого города, чтобы ненадолго погрузиться в воспоминания.
12
Навоз
Колеся по городам и весям, часто видишь приклеенные к дверям и воротам листки бумаги, одними и теми же словами объявляющие о скупке драгоценных металлов. «Куплю золото», –беззастенчиво выкрикивают буквы. «И серебро», – добавляют они в последнее время, словно неизвестные скупщики, не желая упускать выгоду, не брезгуют и рыбёшкой поменьше.
Один мой, скажем так, приятель, которого я знаю лет сорок, но вижу редко из-за особенностей его работы, некоторое время назад решил в корне изменить свою жизнь.
На протяжении тридцати лет он каждую весну уезжал из родной деревушки в Германию, прямо в оскаленную пасть городского хаоса, где производил и продавал мороженое. В деньгах у него недостатка не было. Как следствие, имелись и цацки, и гаджеты, и тачки, неизменные символы достатка и довольства. И это не считая домов, или, точнее сказать, вилл, разбросанных по всей округе, от гор до берега моря. Но счастливым он не выглядел – скорее, скучающим. Скучающим и усталым. Может, всё дело в том, что роскошь развлекает не так уж долго?
– Везёт вам, – жаловался он, – можете сидеть себе дома, а я уж которую весну в чужом краю встречаю.
Большая часть собеседников его просто посылала, меньшая, не столь нервная, отвечала что-нибудь вроде:
– Так бросай всё, возвращайся домой, кто тебя держит? У тебя денег, что гальки в реке! Можешь спокойно встретить всё весны, что тебе остались!
Он же упрямо продолжал уезжать, чтобы торговать мороженым, набирать вес и пополнять свои банковские счета.
Но вот приятель мой наконец сдался, продал дело и вернулся домой. Совсем я скис, говорит. Должно быть, это всё Германия – не деньги же. Правда, вернувшись, он сразу стал придумывать, на чём бы ещё подзаработать. Как вспомнишь, что денежки больше не капают, мысли сразу разбегаются, а в груди, словно снежный ком, готовый вот-вот превратиться в лавину, растёт беспокойство. Эту лавину, однако, можно направить на твёрдую почву, не дожидаясь, пока она с лёгким пуф поглотит всё вокруг, как это случилось с несгибаемым Ичо Дураном. И у бывшего мороженщика, который уже давно с интересом поглядывал на объявления о скупке золота, родилась идея – правда, не новая, а известная уже испокон веков: воспользоваться чужими придумками.
В ближайшем городке, примерно в трёх четвертях часа езды от деревни, он снял домик, на двери которого через какую-то неделю возникло объявление: «Куплю золото». С припиской ниже: «И серебро». Месяц спустя появилось новое дополнение: «И драгметаллы». В деньгах недостатка не было, но на сей раз его интересовали не просто купюры – хотелось чего-то более ощутимого. Поэтому через некоторое время, не удовлетворившись ходом дела, он добавил и новую приписку: «И бриллианты».
Узнав о этой затее, я сразу подумал, что мог бы стать его первым клиентом, продав своё обручальное кольцо. Но потом вспомнил, что много лет назад после семейного конфликта (в смысле, потасовки с супругой) выбросил его в Вайонт, посчитав, что истинная любовь сияет всегда, в отличие от её нуждающихся в полировке символов.
С тех пор, как мой, в кавычках, друг начал скупать золото, он обнаружил реалии, доселе ему не известные. Сперва – что цена вещей далеко не всегда сводится к жалким дензнакам. Затем – сколь ужасна жизнь множества бедолаг вокруг. И далее – самое важное: насколько сам он эгоистичен и циничен (впрочем, в этом он себе признаваться не хотел). За два года существования лавки, этого последнего пристанища отчаявшихся, он видел и глубочайшее падение морали, и полнейшую безысходность. Одна старушка, чтобы помочь безработному сыну, продала золотую цепочку, которую муж подарил ей полвека назад. Другая, не имея ни гроша за душой, принесла вещи покойной матери. Пока скупщик выкладывал украшения на прилавок, она рыдала и целовала их одно за другим. После явился человек с ожерельем, последним свидетельством распавшегося брака. Небрежно бросив его на прилавок, мужчина цинично просиял, словно был рад наконец избавиться от горьких воспоминаний. Заходили и юнцы-наркоманы на последней стадии ломки, пытавшиеся что-нибудь продать, чтобы заполучить свою дозу: от их товара за версту несло краденым. Но мой, в кавычках, друг скупал всё и у всех, не спрашивая ни документов, ни удостоверения личности.