Как-то раз я удил рыбу на остатках плотины вместе с Карле, Зеппом и Эрнесто Галотой. Эрнесто всегда придерживался жёстких моральных принципов, но некоторых вопросов это не касалось. Как и Гельмо Кантон, он брал от природы всё, что мог. Когда ловили лягушек, он вечно старался набрать целую тысячу вместо законных трёхсот. То же и с улитками, грибами, травами, олениной, форелью, женщинами и всем прочим, что только могло ему понадобиться.
– Хватит уже, Эрнесто! – уговаривал я его около трёх часов ночи, когда мешки уже были полны лягушек, а карбидный фонарь почти погас.
– Ещё немного, – отвечал он, но не мог сдержаться, и после этого «немного» наступало другое «немного», и так два, три, десять раз, пока я не посылал его к чёрту и не возвращался один.
Галота был старше меня и одевался по-стариковски, в вельветовую куртку и вельветовые штаны – казалось, он и сам сделан из вельвета. Зимой и летом на ногах у него были сапоги, а лысый продолговатый череп прикрывала вечная шляпа.
В тот день на озере, оставшемся от плотины Вайонт, мы зажарили и сожрали уже пару десятков форелей. Квота тогда была по пять рыбин на брата, и каждая длиной не менее двадцати двух сантиметров. Пять штук, пойманных Галотой, уже лежали в корзине, но он не желал сдаваться и продолжал закидывать удочку! Тех, что он вылавливал, мы мигом обжаривали на фольге и съедали, чтобы не оставлять улик. Но от одной улики избавиться не удавалось – от запаха.
– Хватит, Галота, в нас больше не лезет, – говорили мы по очереди.
Но Эрнесто не унимался. В тот момент закон был ему не писан: вытащив пять, хочешь шестую. А потом седьмую, и так далее. Он бодро снимал добычу с крючка и сворачивал ей шею, чтобы не дёргалась, – это наиболее эффективный способ. Тут на тропе появился инспектор рыбнадзора. За ним второй. Эрнесто Галота смекнул, что дело плохо, но времени скрыть следы преступления у него уже не оставалось: стражи закона были слишком близко. Тогда он, сделав вид, что хочет почесать голову, сунул форель под шляпу, натянул её поглубже и пристукнул для верности. Инспектор заметил фольгу на огне и понял, что здесь пекли рыбу, но решил закрыть на это глаза. Зато изъявил желание посмотреть лицензию на отлов той рыбы, что лежала открыто. Проверив всех по очереди, он добрался до Галоты. И едва тот достал оформленное по всем правилам разрешение, как рыба у него под шляпой забилась в предсмертной агонии. Сперва показался хвост, потом шляпа вдруг слетела с лысого черепа, упала на землю и, судорожно дёрнувшись, замерла. А поскольку руки великого Эрнесто Галоты были заняты документами, он не успел удержать свой чрезмерно подвижный головной убор и, таким образом, нарвался на штраф, которого долго и упорно добивался. И не на один: оказалось, что лицензия его просрочена – идеальный повод для новых санкций. Затем стражи закона решили посмотреть, что было на крючке, и обнаружили, что Галота ловил на опарыша, приманку строго запрещённую. Наконец, словно вишенку на торте, в протокол занесли, что он вооружился пятью удочками вместо разрешённых трёх. На этом, выписав четыре штрафа, инспекторы решили остановиться.
Вечером в остерии «Пилин», Галота, сопроводив свою речь отчаянной руганью, заявил:
– Да эта форель мне вышла дороже бочонка волжской чёрной икры!
Что называется, повезло по-чёрному.
17
Тугодум
Когда-то я познакомился и подружился с одним лесорубом, охотником и отчасти философом – человеком по натуре замкнутым, даже застенчивым, но резким и на редкость едким в суждениях, острым на язык, однако не чуждым деликатности. Эфизио Каналю было пятьдесят пять, но всем своим видом он показывал, что втрое старше, зато другие свои многочисленные достоинства, напротив, предпочитал не афишировать. Что же до недостатков, то к ним следует отнести неискоренимую страсть избавляться от всего, в чём Эфизио разочаровывался. Включая женщин. В момент, не задумываясь ни на секунду. Он вообще не признавал полутонов, смешения красок, переходов цвета: либо чёрный, либо белый. Даже от жены хотел избавиться: уж больно редкостной занозой в заднице была эта дамочка. Надо сказать, так случается не только с жёнами: уж будьте уверены, иные мужья – занозы ничуть не хуже. Большинство из них ревнивцы, собственники, закомплексованные, но при этом безумно тщеславные люди, часто склонные к насилию и мелочным придиркам. Кроме того, они интриганы, самовлюблённые упрямцы, завистники и бабники. Так чего же ради связываться с этими замороженным, но быстро тающим ворохом страданий, который зовут браком?