Стадо в его путешествиях по пастбищам сопровождали четыре осла, среди них одна самка, в ту пору жерёбая, поэтому использовать её для транспортировки тяжестей было нельзя: ей хватало и того ценного груза, которую она уже носила. Ичо питал к ней особую привязанность, поскольку звали ослицу так же, как его мать, – Ниной. И не из горькой иронии: ведь мать его умерла, и звучание любимого имени помогало унять ностальгию – или, во всяком случае, делало её менее острой, пробуждая воспоминания. Это был знак теснейшей привязанности.
В тот сентябрьский вечер Ичо и второй пастух стояли на вершине утёса, поднимавшегося среди скал, словно в мрачных песнях. Периодически то один, то другой резко свистели, и собаки тут же кидались отгонять овец от края на безопасную и надёжную почву. На этих лугах было много вкусной травы, но за овцами приходилось всё время приглядывать, так что пастухи не ослабляли внимания, да и собаки делали что должно. Менее требовательные и, главное, менее жадные ослы довольствовались небольшой полянкой среди буков, где и дощипывали жалкие остатки зелени. Может, трава здесь потому казалась им такой сладкой, что они поглощали её вместе с корнями. Жерёбая ослица стояла в сторонке и почти не ела. Вдруг она обеспокоенно подняла голову: внутри неё возникло какое-то движение. Осознавая, что прошло уже двенадцать лун, время беременности закончилось и птенец готов выпорхнуть из гнезда, она была готова, ожидая только знака. И знак не заставил себя ждать. Почувствовав, что мир, внутри которого ему было так уютно, трещит по швам, ослёнок у неё в животе начал лягаться, реветь и рваться наружу. Его мать медленно пошла прочь. Оставив друзей, мирно щиплющих травку на поляне, оставив стадо, она покинула рощу, спустилась вниз по склону и устроилась в небольшой лощине между двух лиственниц, у самого обрыва: может, хотела проделать пресловутые «четыре упражнения для стимуляции родов» или просто побыть в одиночестве, вдали от любопытных глаз. В конце концов, любой акт рождения должен быть интимным, уникальным, ведь это перенос жизни от матери к ребёнку, выход из тьмы на свет, скромное чудо, которому не нужны зрители. Животные давно поняли это, в отличие от мужчин, помогающих своим партнёршам во время родов: в оборудованных по последнему слову техники клиниках, надев стерильные халаты и маски, они всё равно кажутся жалкими марионетками, испуганными, смущёнными и не находящими себе места.
Стоявший наверху Ичо заметил движение Нины. Он понял, что её время уже почти настало и, спустившись в лощину среди лиственниц, оказался в созданной самой природой родовой палате. Удостоверившись, что маленького ослёнка придётся ждать ещё не меньше часа, Ичо решил удалиться и вернуться, когда тот уже появится на свет. Через некоторое время он снова спустился вниз, чтобы проверить, не родился ли наследник. Тот лежал в невысокой траве. Мать ещё облизывала его, но было видно, что лежать ему надоело. Забавно вскинув зад, ослёнок поднялся на дрожащие копытца, поймал равновесие, но, попытавшись сделать первый шаг, тут же упал на землю. Он снова поднялся, на этот раз с большей уверенностью, но новые шаги привели лишь к новому падению. Только с третьей попытки, научившись контролировать свои силы, он все-таки пошёл, пошёл с энтузиазмом ребёнка, который вдруг обнаруживает вокруг себя природу, небо и землю, пошёл, как идут многие подростки, впервые видящие другую сторону жизни. Он сделал несколько шагов, первых своих шагов, прямо к обрыву и исчез за краем. Бедный ослёнок прожил чуть больше часа. Увидев, куда тот направляется, Ичо попытался перехватить его, но было уже слишком поздно. Ослица-мать издала отчаянный рёв, взглянула на край пропасти, снова заревела, разбежалась и прыгнула в пустоту. Она погибла вместе с сыном. И это был её сознательный выбор.
Ичо рассказывал мне эту историю много раз. Наверное, хотел, чтобы я её записал. Так что вот она.