— Прошел всего лишь час, — вежливо напомнила ему девушка. — Моя кузина, — добавила она, притворно поморщившись, — говорит, что вы пожираете меня глазами!
Глаза испанца сверкнули:
— Если вам это не нравится, я…
— Я этого не говорила! — поспешила уверить его она. — Если бы мне это не нравилось, сеньор Ортега, я плеснула бы вам в лицо вином в первый же момент, как вы кивнули мне!
— Узнаю дочь моего давнего врага! — сверкнув глазами, весело рассмеялся дон Диего. — Впрочем, честно говоря, я представлял вас другой!..
— То же самое я могу сказать о вас, дон Диего. . Испанец прищурился:
— Так что же ваш отец говорил вам обо мне? Тори посмотрела на него:
— Что вы хитрый, коварный, безжалостный сущий дьявол.
Диего рассмеялся так, что обратил на себя внимание окружающих.
— И вы не боитесь, мисс Мередит, танцевать с этим дьяволом?
— Ничуть, — улыбнулась она в ответ, — если он танцует столь божественно, как вы.
Диего снова засмеялся, и уж слишком вольно прижал Тори к себе, но девушка не возразила.
— Как все-таки превратна порой бывает судьба! — слегка вздохнул испанец. — Так неожиданно нас свела… чтоб разлучить так жестоко! — Взгляд дона Диего горел таким огнем, что на минуту Тори показалось, что она для него — единственная женщина в мире. — Вы уверены, что вам непременно надо уезжать так скоро? Неужели нет способа хоть немного продлить ваше пребывание в Новом Орлеане?
— Я и так уж слишком задержалась, — грустно покачала головой Тори. — Я должна была уехать отсюда еще два дня назад. — Его рука сжала ее запястье. От каждого нового прикосновения этого горячего брюнета словно электрический разряд пробегал по всему телу Тори.
— Неужели, — с жаром произнес он, — неужели нам суждено вернуться домой лишь для того, чтобы продолжить эту старую войну между нашими семьями?
Тори даже не хотелось думать о возвращении домой. Вместо сверкающих паркетом бальных залов, роскошных платьев, вальсов, головокружительно красивых мужчин, бросающих на тебя возбуждающе-опасные взгляды, — снова пыль, стада коров, грубые мужланы с грязью под ногтями, приевшаяся рутина жизни на ранчо. Чтобы заставить себя забыть об этом, Тори одарила своего восхитительного кавалера еще одной улыбкой.
— Я думаю, — проговорила она, — у нас хотя бы останутся приятные воспоминания о волшебных днях, проведенных в далеком Новом Орлеане. Разве не так?
— И это все? — Диего был явно разочарован. — Что ж, — вздохнул он, — этого и следовало ожидать. В конце концов, вы еще ребенок и не знаете, какую страсть мужчина может испытывать к женщине.
Тори была возмущена тем, что Диего считает ее ребенком.
— Я знаю о жизни гораздо больше, чем вы думаете, сеньор! — обиженно выпалила она.
Диего изучающе посмотрел на нее:
— Что ж, если так… Могу ли я надеяться, что разлука для вас столь же тяжела, как и для меня?
— Разумеется! — поспешила уверить его Тори. Лицо ее светилось надеждой и возбуждением, и то же самое читала она в его лице. — Будь моя воля, сеньор, — добавила она, — я бы сделала так, чтобы этот вечер никогда не кончался!
Диего прижал ее к себе. У Тори кружилась голова от его близости.
— Уверяю тебя, — произнес он, — мы найдем способ продлить этот вечер. Обязательно найдем!
Они вышли на середину зала и закружились в танце. Взгляды всех присутствующих были обращены на них, но Тори сейчас не видела ничего, кроме жгучего взгляда дона Диего.
Глава 2
Драй-Уэллс был небольшим пыльным городишком на территории штата Нью-Мексико. Почтовые кареты, как и телеграфные линии, обходили его стороной. А ближайшая железнодорожная станция располагалась в ста милях к северу от городка. Чужие здесь попадались редко: мало кто специально поедет в этот забытый Богом и людьми городишко или станет случайно проезжать через него.
С юга и запада Драй-Уэллс был окружен горным хребтом Хатчет, а к северу и востоку от городка тянулась бесконечная пустыня. В городе были два постоялых двора, один магазин, салун, банк и католическая церковь, служба в которой велась лишь по праздникам, не считая венчаний и крещений. Население насчитывало чуть более двухсот человек. Около двадцати из них были индейцами, мексиканцами либо метисами, остальные жили вблизи Мейн-стрит, основной улицы городка, либо работали на ранчо Каса-Верде.
Ранчо было расположено на возвышенности, находившейся милях в пяти к югу от городка, откуда хорошо просматривался как сам городок, так и мексиканская граница. Из окон своего дома, который можно было назвать настоящей крепостью, Кэмп Мередит имел возможность обозревать окрестности на десять миль вокруг в любом направлении. Достаточно было одного взгляда на огромный каменный дом на вершине холма, чтобы любой работник ранчо сразу почувствовал, что за ним наблюдают день и ночь, где бы он ни находился. Работники ранчо, по сути дела, были такой же безраздельной собственностью Мередита, как и ранчо.
Несмотря на то что в последнее время у Кэмпа не было особых дел в городе, он почему-то зачастил в салун — должно быть, его огромный дом казался ему пустым без Тори. В салуне по крайней мере всегда чувствовалась жизнь. К тому же от местных сплетников Кэмп надеялся узнать хоть что-то о своей дочери. Даже невеселая правда лучше, чем полное неведение.
Кэмп сидел в углу, медленно потягивая виски. Сейчас, в самой середине дня, в салуне не происходило ничего необычного. Пара потрепанных ковбоев перекидывалась в карты, одна из девиц сидела за пианино, подбирая мелодию, несколько мужчин, прислонившись к стойке бара, говорили о женщинах. Но один человек, стоявший чуть поодаль от остальных со стаканом бурбона в руках, привлек внимание Кэмпа. Незнакомец выбрал это место явно не случайно — отсюда улица просматривалась так же хорошо, как и все помещение салуна. Но чаще всего жесткий взгляд останавливался на Кэмпе.
Однако когда из-за занавески, отделявшей зал от кухни, показалась Консуэло Гомес, внимание незнакомца, как, впрочем, и всех мужчин, переключилось на нее. Если хозяйка салуна и была польщена столь явным интересом к себе, виду она, во всяком случае, не подала. Консуэло всегда принимала подобное внимание как нечто естественное.
Консуэло было где-то между тридцатью и сорока — сколько точно, никто не знал. Черные как смоль волосы ниспадали на плечи великолепной волной. Темно-красное платье с рукавами и глухим воротом очень ей шло. Широкие скулы и чуть плоский нос Консуэло говорили о том, что в ней есть примесь индейской крови, но гордая посадка головы и уверенный взгляд глубоких черных глаз выдавали испанское происхождение. Трудно было не обратить внимания на ее безупречную фигуру и удивительно гладкую кожу.
Единственным недостатком безукоризненной внешности хозяйки салуна был шрам на левой щеке, тянувшийся ото рта к уху. Однако Консуэло не только не пыталась скрыть этот шрам, но, напротив, едва ли не гордилась им, словно боевым орденом. Впрочем, красота Консуэло настолько завораживала мужчин, что шрам для них был почти незаметен. Только один человек, глядя на Консуэло, видел сначала ее шрам, а лишь потом красоту. Это был Кэмп Мередит. С этим шрамом у него было связано одно не покидавшее его воспоминание.
Подойдя к бару, Консуэло налила в стакан виски и прошла к столику Мередита. Некоторое время оба молчали. Наконец Кэмп поднял голову.
— Это он? — Кэмп кивнул в сторону незнакомца за стойкой.
Консуэло утвердительно наклонила голову.
— И что, он так и торчит здесь весь день, пьет бурбон?
Темные глаза Консуэло пристально посмотрели на Кэмпа.
— И еще расспрашивает всех о тебе, — произнесла она. Кэмп не стал интересоваться, что именно незнакомцу удалось узнать о нем. В глазах владельца ранчо трудно было что-либо прочитать. Кэмп и Консуэло смотрели друг на друга, словно молча вели какой-то лишь им одним понятный диалог.