Наконец, мы с Алексом отчалили в первом часу, завалились в такси и поехали к нам. Естественно, предполагалось, что он у нас останется. Алекс ненавидит новую квартиру, поэтому почти постоянно живет в нашей свободной комнате. Вдобавок, должно быть, он надеялся, что Дэн еще не спит, можно будет с ним выпить, заняться самобичеванием (пожалуй, тут уместно вспомнить, что он сильно тоскует по девочкам; не слишком ли я эгоистична?). Уже в такси Алекс начал вести себя странновато. Не знаю, возможно, мне просто показалось, что он слишком долго и пристально на меня смотрит, пока я равнодушно глядела в окно. А когда оглянулась, болезненно улыбнулся, что меня на мгновение встревожило.
Здесь надо повторить, что между мной и Алексом никогда, ни на долю секунды не пробегала трепетная искра. Ничего подобного. Даже когда мы с ним остались в снятом на все лето доме, а Дэн, поссорившись со мной после впервые прожитого вместе учебного года, вернулся на пару месяцев в родной город, где работал в юридической конторе своего отца, а Изабелл пришлось выполнять опрометчиво данное обещание отправиться с подружкой в тур по Европе. Два с половиной месяца мы жили одни — сексуально озабоченный двадцатилетний старичок и внезапно оставшаяся в одиночестве девятнадцатилетняя старушка с разбитым сердцем. И ничего. Насколько мне известно, ни один из нас не испытывал никаких побуждений. Ни на миг. Вообще никаких.
Алекс пользовался неизменной популярностью у девушек. Самоуверенность возрастала по мере сознания собственной привлекательности, хотя его внешность — стройный блондин, скорее хорошенький, чем красивый, — была не столько мужской, воспламененной тестостероном[2], сколько бесполой мальчишеской. Этакий безобидный ухажер девчонки-подростка, который за ней таскается как пришитый. Вдобавок он был невыносимо тщеславен, но настолько явно, что недостаток каким-то образом превращался в достоинство.
«Боже, как я великолепен», — говорил он, проходя мимо зеркала, но произносил это с такой нарочито выспренней интонацией, что любой его спутник смеялся. Все считали, что он сам глубоко в душе в это верит, только почему-то никто его не осуждал. Люди лишь закатывали глаза и вздыхали: Алекс есть Алекс. Его спасало остроумие. В присутствии Алекса творилось нечто невообразимое. С ним никогда не было скучно. Он всегда значился первым в списке приглашенных в любую компанию.
Его внешность фактически выдержала испытание временем. Он по-прежнему похож на мальчишку с огромными глазами, гладкой кожей (наверняка пользуется увлажняющими кремами, хотя почему бы и нет, на дворе, в конце концов, двадцать первый век), с густой гривой светлых волос. Просто я предпочитаю темно-землистые волосы Дэна.
Не поймите превратно, мы с Алексом обожаем друг друга. Всегда обожали. Если у нас с Дэном все общее — не только поверхностное вроде любимой музыки, занятий в выходные и в отпуске, но и чисто личное: ценности, политические пристрастия, вопросы воспитания детей, — то Алекс вечно меня смешит. Никогда никого не встречала забавнее. Он все превращает в шутку — ну, в данный момент не совсем, должно быть, уход из семьи отразился на его чувстве юмора. Помню, этим летом почти каждый день он затаскивал меня в местный магазин, где любой товар стоит фунт, набирал кучу упаковок и но одной предъявлял продавцу.
— Сколько стоит?
— Фунт.
— А это?
— Тоже фунт.
— Да? Слишком дорого. А вот это?
— Все по фунту. — Продавец поднимает глаза к потолку.
— А это?
— Я уже сказал, каждый товар в магазине стоит фунт.
Алекс то и дело обращался ко мне и взволнованно восклицал:
— Слушай, Бекс, всего фунт! Купим? — Потом вновь поворачивался к продавцу: — А если я возьму две штуки?
— Тогда будет два фунта.
— А если возьму две этих?
И так далее. В конце концов его изгоняли. Стоило посмотреть.
Мы с Дэном склонны относиться ко всему с излишней серьезностью, беспокоиться из-за того, что еще не случилось, поэтому для нас обоих присутствие поблизости Алекса было прекрасным противоядием. Он был ходячей таблеткой от стресса, глотком свежего воздуха — по крайней мере, прежде. А самое главное — он был одним из моих ближайших друзей. Входил в первую тройку — после Дэна, но наравне с Изабелл. И больше никем. Только другом.
Поэтому просто скажем: я ни сном ни духом не предвидела декларации. Вернувшись в квартиру, только подумала, что он какой-то не совсем нормальный. Какой-то несчастненький. Убедившись, что Дэн и дети спят, мы уселись в гостиной — Алекс все равно настоял на бутылке вина, — и тут он положил руку мне на колено. Конечно, я ее стряхнула, постаравшись сделать это небрежно, мимоходом. Не хотелось открыто обращать внимание, признав факт реальным. Он опять потянулся, я строго прикрикнула: