И Мишка полез в гору. А Буров, помаячив Елене Дмитриевне, начал вслед за Верой спускаться, волоча за собой суму.
Буров продолжал жестикулировать свободной рукой, что-то выговаривая Вере, но что — не слышно было. И лишь когда они оказались почти рядом, Геннадий смог понять их разговор.
— А я вам еще раз говорю, что надо было придержать лошадь всего одну секунду. Одну, понимаете? А вы отпустили!
— Да не отпускала я его. Он сам вырвался!
— Бросьте оправдываться. А если бы лошадь угробили? Да вы знаете, сколько бы мне платить пришлось?! Знаете?!
Они были уже в двух шагах от проводника и Геннадия.
— Не знаю! — Вера остановилась. — А если вы знаете, так и вели бы ее сами. — Она вдруг перешла на крик. — Сами — руки в брюки, а я — лошадь веди…
— Я не могу все сам, — твердо сказал Буров. — Я знаю, что мне делать самому. Я… Я, кажется, не лаборант уже.
— А я вам… Я вам не лошадник! — опять закричала Вера. — Пусть бы Мишка ее вел!
— А он тоже не лошадник. Я его поваром взял. Понятно? Его, а не вас!
— А что сердиться-то? — вступил в разговор проводник. — Лошади целы. Сами живы. Ну, если царапина где какая, так заживет. Чо сердиться-то?
— Царапина, — пробурчал Буров. — Нельзя же быть такой… такой растяпой. Это какая сума? — вдруг спросил Буров, указывая на ту, что лежала у ног Геннадия.
— Эта? Обыкновенная. Брезентовая.
— Хватит дурачиться! Номер какой?
— Ах, номер! — Геннадий перевернул суму, посмотрел. — Номер четыре, товарищ начальник.
— Четыре?! Там же аппарат! Ну-ка!
Развязывая суму, Геннадий сказал:
— Аппарат, между прочим, не на лошади надо возить.
— Ладно, ладно, — миролюбиво согласился Буров и выдернул из рук Геннадия фотоаппарат, осмотрел его, потом открыл футляр. — Ну, так я и знал! Так и знал! Вот, пожалуйста: крышку сорвало. Что теперь делать? Это же надо! Такая халатность.
— Можно? — Геннадий взял аппарат из рук Бурова, осмотрел отошедшую крышку, снял ее совсем, поставил снова и повернул защелки. — Пожалуйста. С вас — четыре двенадцать.
— Что? — недоверчиво посмотрел на него Буров. — И снимать теперь можно?
— Как и раньше. Только не на эту пленку. На незасвеченную. А эту оставьте себе на память о беспечности.
Вера вдруг разрыдалась, закрыла лицо руками и бросилась через кустарник к речке.
— Чо это она? — спросил проводник.
— Нервный шок. Пройдет, — сказал Олег Григорьевич. — Телячьи нежности.
Геннадий пошел вслед за Верой.
Она сидела на камнях, пила из ладоней воду.
— Успокаивать меня пришли? — спросила она.
— Нет, Вера, не умею. А вообще-то успокойся. Все страхи позади. Как говорит Гмызин, руки-ноги целы.
— Вы думаете, я испугалась? — тихо спросила Вера и, не ожидая ответа, сама же сказала: — Нет. Я, наверное, не поняла сразу, что может произойти. Но почему он так на меня кричал? Вы слышали? — Она привела в порядок свою огненную прическу, невесело засмеялась: — Лошади, наверное, моих волос испугались.
— Не может быть, — серьезно заявил Геннадий. — Лошади тоже понимают красоту.
Вера стрельнула в него взглядом, вспыхнула.
— Я не смеюсь, Вера. Только когда ты так… дуешься, ей-богу, не идет тебе. Не надо. Смотри на вещи просто, как сказал товарищ Маяковский. Пойдем! И не расстраивайся. — Ему вдруг по-настоящему стало жаль ее — маленькую, беспомощную, обиженную. — Пойдем, Вера.
Они вышли из кустарника как раз в тот момент, когда Елена Дмитриевна спустилась с горы.
— Ну, вам везет, Елена Дмитриевна, — сказал, пытаясь улыбнуться, Буров. — Без ЧП обошлось.
— Мне всегда везет, — не очень вежливо отозвалась Воробьева, — и во всем. Это же надо придумать… — Она взглянула на гору, с которой только что сошла. — Это же самоубийство какое-то. Интересно, сколько здесь градусов? — повернулась она к Бурову.
— Уже измерил, — ответил он. — Сорок. Или около того.
— Ого! Даже в жар бросило. А вы, я вижу, уже умылись? — посмотрела она на Геннадия и Веру. — Пойдемте, Олег Григорьевич, и мы. Пойдемте, пойдемте, проводите меня! — настойчиво повторила она. — Ополоснуть лица не мешает.
Вскоре они вернулись, и Олег Григорьевич четко и сухо распорядился:
— На сегодня — конец! Ночевка здесь. Трофим Петрович, ваше дело — лошади. Михаил — ужин. Елена Дмитриевна и Вера — груз. Посмотрите, переберите. Я с Геннадием — палатки. Все!
— А, может, мне лучше будет… — начал Мишка, но Буров его резко оборвал:
— Вам лучше всего помолчать! Выполняйте!
Мишка что-то буркнул, нашел во вьюках топор, пошел в кустарник за хворостом.