Одного звена не было в этой цепочке — гляциологов с моторной лодкой. Проржавело то звено, не выдержало, лопнуло. Ну что ж, где тонко, там и рвется.
Сейчас надо спать. Утром — новые заботы, новые дела. Утро, как говорят, вечера мудренее. Хотя какой вечер? Уже ночь глубокая. Было около двух часов.
Аборигены
В Оймчан мы прилетели под вечер.
Выгрузив из Ила мешки, сумы, тюки, перетаскали их к оградке аэропорта, присели, закурили, дымом отгоняя полчища комаров, которые с жадностью набросились на бледные наши лица и незащищенные руки.
До ночи надо было успеть устроиться, не спать же под открытым небом. Все мы — Ким, Сашка и я — были подчиненными Вениамина Тарасовича, забота о ночевке наше дело. У нас с Кимом никаких дельных предложений не было, и Сашка, на правах человека, знающего поселок вдоль и поперек, добровольно вызвался найти машину, самоуверенно пообещав вернуться через пять-десять минут.
Пришел он через полчаса. Без грузовика. В ответ на наши насмешливые взгляды вдруг взорвался, начал кричать:
— А вы что, гнилая интеллигенция? Да? На своем горбу мешки не можете носить? Да? Отдыхать приехали? Да?
И чего шумишь? — сказал Ким, даже не приподнявшись со спальника, на котором удобно устроился. — Машину не мог найти, так и говори. Показывай, куда груз носить…
Я шел за Сашкой через площадь у аэропорта, через булыжную дорогу, через густой кустарник. На плече — мешок с палаткой, за спиной — рюкзак, в свободной руке — спальник. Не менее меня был нагружен и Ким. Сашка нес на загорбке железную печку в мешке. В кустах он, споткнувшись, упал, загремел ношей — в печке были упрятаны сковороды и кастрюли, тут же вскочил и обрадованно закричал:
— Точно! Даже колышки торчат. Наше прошлогоднее место. — Сунул два пальца в рот, свистнул, заорал: — Валька-а! Валька-а-а! Вы идите, я догоню, — сказал нам.
Когда мы с Кимом вторично возвращались с грузом, на площади были атакованы мальчишкой лет двенадцати.
— Дядя! Давайте я этот мешок поднесу! Давайте помогу! Меня дядя Саша послал. Меня Валькой зовут. Ну давайте же!
Когда мы в третий раз с остатками груза подошли к кустарнику, там, помогая Вениамину Тарасовичу и Сашке распаковывать мешки и тюки, работала целая бригада: наш знакомый Валька, девочка — по виду его ровесница, и мальчик лет пяти.
— Ого! — сказал Ким, — Добровольческий отряд. Ну, давайте знакомиться. Тебя зовут Валькой, это ясно. А других?
Голенастая девочка в платьице чуть выше колен, в старом, выцветшем, но чистом и аккуратно сидящем на ее нескладной фигурке, засмущалась, опустив голову, внимательно рассматривала пальцы босых ног.
— И не кусают тебя комары? — спросил я.
— Не-е, — протянула она, не поднимая головы,
— Мы к ним привыкли, — сказал Валька. — А зовут ее Валентиной. Это моя сестра.
— Сестра? — удивился Вениамин Тарасович. — Погоди-ка… — Он внимательно к ним присмотрелся. — Вы близнецы?
— Ага, — сказал Валька. — А это наш братишка.
— Здравствуй, братишка-матрос! — протянул руку малышу Ким, потому что он стоял ближе других к нему. — Как тебя зовут?
— И вовсе я не матрос, — важно ответил тот. — А зовут меня Валькой.
— Как? — Ким присел перед ним. — Повтори.
— Валька я… Вот…
— Да врет он, — вмешался Валька. — Валеркой его зовут. Это он сам выдумал. Хочет, чтобы — как мы.
— Валька я! — стоял на своем малыш, — Валька же…
— Конечно, конечно, — поспешил вмешаться Вениамин Тарасович, видя, что мальчик вот-вот расплачется. — Когда будешь большим, тебя будут звать Валеркой, а пока ты Валька. Все правильно. А не пора ли вам, Вальки, домой идти, а то мама с папой ругаться будут. Поздно уже.
— Не-е, — опять протянула девочка. — Нас мама не ругает. Она у нас хорошая.
— И папка хороший, — добавил Валерка. — Ведь хороший же?
Валька посмотрел на нас смущенно, словно извиняясь за брата: маленький, мол, вот и встревает в разговоры старших, что с него спросишь?
— Хороший, хороший, — успокоил он братика. — Потом виновато к нам: — Они нас до одиннадцати отпустили. Сколько уже, дядя Саша?