— И перец уха любит, — сказал Геннадий.
— И луковку, — продолжал дед, — Чтоб духовитей была. Не режуть ее, а головку целиком бросають.
— А еще что уха любит, дедушка? — спросила Вера, удобнее устраиваясь на спальниках. — Она теперь полулежала на них, лицом к огню.
— А еще… — начал дед, но Геннадий перебил его:
— А еще, Вера, уха любит спирт.
— Хи-хи-хи, — тоненько засмеялся дед, — Спирт он, сынок, ко всякой еде пользительный. Наш Гришуха сельповский, так он перед чаем спирт употребляеть. Хлобыстнеть стакан спирту, потом сахар ложечкой размешаеть и чаем запьеть. И здоров, как бык, а лицо — что самовар медный. А как же? Спирт, он всякую хворь из тела изгоняет..
— Так, может, изгоним, дедушка?
— А есть? — оживился дед. — Коли есть — отчего не использовать. Не пропадать же добру. Ты, девонька, доглядывай, чтоб картошка не разварилась, не рассыпалась чтоб в труху. Сейчас ложку исделаю, и опрокинем по маленькой. А ты, девонька, ладно… Картошку мы сами доглядим. Ты иди пошарь в моем мешке, там хлебушко должен быть. На тебе, сынок, ложку.
Но ложка оказалась у Веры, которая заявила, что она ею будет есть. Дед сам занялся ухой, а Геннадий принес из избушки хлеб, кружки, котелок, расстелил у костра плащ, сходил с котелком на речку за водой. Дед снял ведро с костра и, орудуя двумя палочками, вытащил на расстеленную Верой бумагу хариусов. Выяснилось, что не из чего хлебать уху, один котелок на всех, да и тот оказался занят водой.
— Ну, ежели не гребуете, — произнес дед. Пошел и принес из избушки алюминиевую миску, налил в нее из ведра юшку через край, поставил на середину «стола», где уже горкой лежали крупно нарезанные ломти хлеба.
Геннадий колдовал над кружками.
— Тебе наливать, Вера? Я советую немного выпить, все-таки после дороги.
— Ну, если советуешь…
Дед выпил, крякнул, схватился за луковицу, закусил и тут же разговорился.
— Я смотрю, сынок, балуешь ты ее. Шибко балуешь. И картошку сам чистишь, и в избушку бегаешь. Эт-то хорошо! Я когда молодой был, ох, тоже любил свою Настьку… — Геннадий отметил это «тоже» и скосил глаза на Веру. Она отвела взгляд. — А вот скажи, сынок, — я угадал ай нет? По-моему, вы недавно поженились…
Геннадий поперхнулся и, прокашлявшись, схватился рукой за горло, будто не мог говорить. А Вера спокойно, не переставая есть, не поднимая глаз, весело ответила деду:
— Недавно, дедушка. Месяца еще не прошло.
Геннадий от неожиданности крякнул, незаметно подтолкнул Веру. Вера строго взглянула на него.
— Что ты меня подталкиваешь? Разве я неправду говорю?
— Медовый, значить, месяц в тайге проводите, — продолжал дед. — Тайга у нас добрая. Каждый кустик ночевать пустить. Эт-то хорошо. А вот зачем вы в тайгу лишний груз тащите? Переспать и в одном мешке можно.
Геннадий подумал, что если его не отвлечь, он долго будет говорить об этом.
— Так мы, дедушка, будем завтра в Ивановке или нет? Сколько до нее?
— До Ивановки-то? А бог знаеть, сколько. Ведь ту-точка все по речке, а она петляеть.
— А прямо?
— Так прямо только сороки летають… Сколько верст — сказать не могу, а вот если с утра выйдете, то к обеду в аккурат будете там. На полдороге встретится непроходимка, так на энту сторону реки вы не ходите, а подымайтесь на гору, с горы село видать. А ежели на ту сторону пойдете, так и к вечеру не доберетесь, потому там тропки нету, все — чащей да еланником. А зачем вам ноги бить?
Ну, кажется, отвлек старика… Чтобы закрепить успех, Геннадий из-за спины вытащил фляжку, поболтал, жидкость еще булькала, но, видимо, последняя.
— Может, еще помаленьку, дедушка?
Но Вера уже вошла в роль. Она громко, рассчитывая на то, чтобы дед услышал, спросила:
— Может, хватит?
Геннадий растерялся:
— Так мы же по маленькой, Вера.
— Ну, если по маленькой… Можно, — милостиво разрешила она.
Весь вечер Вера командовала, покрикивала на него, строжилась, говорила, чтобы ел больше, а то похудеет. А он все терпел. Не возражал и делал так, как она говорила. И, странно, ему приятно было выполнять ее указания.
Но зато после ужина, как только старик сказал, что пора и на боковую, Геннадий зевнул как можно шире и громко сказал:
— Да! Пора, пожалуй! Вера, я пошел спать, а ты убери и вымой посуду.
— А ты постели постель! — приказала она.
— А… А где тебе стелить? В угол или посередке?
И опять же рассчитывая на деда, она громко ответила:
— Ты что? Не знаешь, где я люблю спать?
Дед уже лежал на боку и пьяненько бубнил: