— Ладно, ладно, не тупая. — Арина начала сердиться на саму себя. — Я уже осознала, что тут чистый суицид, а у меня профессиональная паранойя. Но ручку, которой он предсмертную записку предположительно писал, изымем для графологов. Семен Семеныч, тогда пульку сразу баллистикам, пусть сравнят — и в архив. Ну и почерк тоже сравним — для очистки совести. А так романтично начиналось… — она вздохнула. — Выстрел в полночь…
— Эй, ты чего, какая полночь? — возмутился Плюшкин.
— Как — какая? Он же в полночь застрелился, разве нет? И соседка слышала. Погодите… А когда он… В смысле, как вы полагаете, когда он…
Медик раздраженно дернул плечиком:
— Ну… по температуре и степени окоченения судя, часов шестнадцать назад. Плюс-минус, конечно.
— Плюс-минус сколько? — Арина рефлекторно взглянула на часы: десять вечера. Двадцать два то есть. Минус шестнадцать… это четыре утра? да нет, не может быть! — Соседка говорит, — уточнила она, — выстрел в районе полуночи слышала.
— Да ты что! — возмутился Плюшкин. — Какой полуночи? Не знаю, чего там соседка слышала, но часа в четыре утра он застрелился. Ну в три еще туда-сюда, хотя уже сомнительно. Сама смотри, если мне не веришь. Он еще до температуры окружающей среды остыть толком не успел. При том, что на дворе отнюдь не плюс тридцать. Уточнить еще уточню, конечно, но ориентировочно я тебе сказал. А ты говоришь — в полночь. Типа почти сутки назад. Не может быть. Выхлоп соседка эта слышала какой-нибудь. Или кто-нибудь боевик смотрел. Так что про полночь забудь.
Размышляя о несоответствии свидетельства судебного медика и показаний соседки — впрочем, та и сама ведь сказала, что выстрел мог быть «из телевизора», — Арина осмотрела скудное содержимое гардероба.
— Слушайте, товарищи, а что тут вообще подтяжки делают, если у него все штаны на ремне?
— Ну, может, какие-то с ремнем носил, а какие-то так, — буркнул Зверев. — Вопрос удобства и личных привычек.
— Хм. Мне казалось, что мужчины предпочитают что-то одно.
— Например, блондинок, — хохотнул Лерыч. — Ты обстановку описала?
— В общем и целом. Остальное — по фототаблицам и изъятым материалам. Ты же все отснял?
— В лучшем виде! Смотреть тебе не пересмотреть. Давай еще под и за диваном поглядим? На всякий случай. А потом уж ящики стола и все, баиньки поедем.
За диваном, вопреки ожиданиям, было довольно чисто. Луч фонарика высветил лепившиеся к плинтусу лохмотья пыли, но ничего похожего на вековые залежи мусора, как можно было бы ожидать у пьющего отставника, не наблюдалось. Лерыч, светя то вдоль пола, то сверху, за диванной спинкой, только хмыкал равнодушно.
Но вдруг тон хмыканья изменился:
— Глянь-ка, Арина Марковна, на стену.
— А что… — но она уже увидела.
Изрядно потертые обои были испещрены многочисленными точечными следами…
— От чего это? Он что, булавки в стену втыкал?
— Именно булавки, — подтвердил Зверев. — Ну и кнопки тоже. А я-то понять не мог, почему в кухонном ведре такая их куча. Погнутые, поломанные, какие-то ржавые, какие-то совсем свежие. Сама поглядишь. Прикалывал что-то на стену, чтобы все время перед глазами было. Над столом оставил, видишь, целый иконостас, а тут поснимал, значит.
Три ряда фотографий, на которые Арина уже обратила внимание, занимали всю стену над столом: семь, восемь и опять семь. Значит, и на другой стене, над диваном, было что-то в этом роде?
— Поснимал, — задумчиво повторила Арина. — И куда дел?
— Думаю, все на столе. Как будто для нас приготовлено… — Лерыч, хмыкнув, покрутил головой.
Действительно, похоже, подумала Арина. Посередине девственно чистого стола под тремя рядами фотографий — предсмертная записка, прижатая толстой ручкой в металлическом корпусе. Слева — аккуратная стопка пухлых канцелярских папок. Арина намеревалась изучить их уже в собственном кабинете. Но сейчас открыла верхнюю — да, Лерыч был прав, на сложенных внутри документах — по крайней мере на верхних — отчетливо виднелись булавочные проколы. Раз Лерыч все уже отснял, значит, можно паковать и изымать «как для нас приготовленные» вещдоки. Даже если дела никакого не будет, но порядок есть порядок.
Зверев тем временем исследовал небогатое содержимое двух ящиков письменного стола. В верхнем аккуратно размещались канцелярские принадлежности и старенький мобильник, в нижнем — пистолет Макарова.
— Арин, а из него недавно стреляли.
Она подшагнула, наклонилась — да, эту струящуюся из распахнутого ящика горько-кислую вонь было вряд ли можно с чем-то перепутать. Из покоящегося в ящике пистолета стреляли совсем недавно.