…Кусто поднялся на палубу «Скальдиса», подошел к Пиккару и, пожимая руку ему, сказал: «Профессор, ваше изобретение — самое замечательное из изобретений нашего века!»
— Благодарю вас, капитан, — ответил Пиккар. Когда он поклонился, его седые волосы рассыпались, закрывая лицо.
Почему они выбрали для испытаний Дакар? Во-первых, Пиккар не хотел уходить далеко от Европы — «Скальдис» им дали на короткое время и к тому же приходилось экономить топливо. Во-вторых, Пиккар искал место, где бури случаются редко. В-третьих, им нужна была глубина. Пиккар и Козине рассчитывали спуститься на четыре тысячи метров, а для этого им необходимо испытать батискаф с перегрузкой в полтора раза большей. Значит, им нужна глубина в шесть километров. Вот и выходило: работать надо где-то в районе Дакара.
А в Дакаре им устроили пышный прием. Газеты расписали подробности экспедиции и подогрели к ней интерес, так что в Дакаре многие из влиятельных лиц ощущали свою причастность к событиям.
На приеме произносили много торжественных тостов — выступал губернатор, говорил адмирал Соль, комендант французской базы в Дакаре, и все вели себя так, будто на их глазах уже состоялся триумф. Пиккар во время речей чувствовал себя крайне неловко — он вежливо улыбался, когда это было необходимо, приподнимался, раскланивался, но Жак, который не отходил от него, видел, что отец, если бы мог, с большим удовольствием исчез отсюда. Впрочем, прием прошел не без пользы для экспедиции: адмирал обещал отрядить в помощь Пиккару два фрегата и два гидроплана. Поддержка оказалась могучей — профессор на нее никак не рассчитывал.
В конце октября корабли покинули порт. Пиккар и Козине опасались, что долго не смогут найти пригодное место для погружений, и потому торопились.
Они нашли глубокое место неподалеку от острова Бао-Виста, одного из островов Зеленого Мыса. После недолгого совещания в кают-компании «Скальдиса» все сошлись на одном: батискаф сначала надо испытать на небольшой глубине. Решили, что 25 метров — самая подходящая глубина.
Пять дней еще ушло на то, чтобы подготовить батискаф к первому спуску. Все утро последнего дня несколько человек трудились в поте лица, подвешивая к батискафу балласт — несколько тонн железных чушек. На подводном корабле был автомат-устройство, сбрасывающее балласт при достижении заданной глубины — на тот случай, если погружаться он будет без экипажа.
Козине, который последние дни почти не вылезал из трюма, очень много возился в гондоле с приборами и перед самым испытанием зачем-то подключил автопилот. Он сделал это совершенно спокойно, поскольку убедился, что часы, включающие систему сбрасывания, стоят. Потом, уже после того как удалился Козине, в гондолу заглянул профессор Пиккар. Как настоящий швейцарец, он не мог равнодушно смотреть на недвижные стрелки часов и завел их, не посмотрев, подсоединен или нет автопилот. Ровно в 12 часов дня «Скальдис» содрогнулся от грохота: часы шли отменно и отключили балласт. Несколько тонн металла обрушилось в трюме. Хорошо еще, что никого рядом не было…
Капитан Ла Форс, невозмутимый человек, с обветренным лицом и неизменной трубкой в зубах, замер и побледнел в эту минуту… Ощущение у многих было такое, что их торпедировала подводная лодка. А капитан, кажется, невзлюбил батискаф и заодно всех, кто с ним был связан. После этого эпизода многие старались обходить батискаф стороной.
К 26 октября все, кажется, утряслось. Батискаф приготовили к первому его погружению. Осталось только решить, кто займет место в гондоле. Профессор Пиккар — это ясно. Составить компанию по полному праву ему должен был Козине, но он заболел. Пиккар, глядя на него, нередко думал о том, как сильно пошатнулось здоровье Козинса после концлагеря. Впрочем, чего другого можно было еще ожидать… Здесь же, в Дакаре, стояла жара, а Козине плохо ее переносил, вот он и слег.
Пиккар предложил тянуть жребий, кому быть вторым в экипаже, и выбор пал на Теодора Моно, профессора Парижского музея естественной истории.
Когда оба они забрались в гондолу, к батискафу подкатили по рельсам массивную крышку люка. Ею накрыли входное отверстие и завинтили. Пиккар сразу же взял телефонную трубку — надо проверить связь. Телефон не работал. Профессор вспомнил, что они с Козинсом так и не договорились о том, кто займется отладкой связи — и вот результат, связи нет.
«Макс все дни работал, не жалея себя, — думал Пиккар, — но в таких экспедициях все-таки руководить должен кто-то один».
Стальная рука крана подняла батискаф, в иллюминаторы его сразу ударило солнце, и Пиккар подумал: «Как похоже на старт в стратосферу». Кран пронес батискаф над палубой и плавно опустил его за борт. Ровный, нежно-голубой свет моря заполнил гондолу. Пиккар приник к иллюминатору, потом порывисто обернулся к Моно; «Сорок лет я ждал этого момента». Моно рассказывал, что Пиккар был очень взволнован.
В гондоле стояла почти полная тишина, и Пиккар вслушивался в звуки, доносившиеся сверху, стараясь понять, что там сейчас происходит. Вот шум паровой машины лебедки — значит, их сейчас немного опустят. Поплавок еще не заполнен бензином, так что батискаф слишком легок и погрузиться глубже не сможет. Пиккар услышал, как заработала помпа, нагнетая бензин по шлангам в батискаф из трюма «Скальдиса». Гидронавты почувствовали, как их корабль стал оседать.
Неожиданно возле иллюминатора появился пловец. Он приближается к гондоле и старается в нее заглянуть. «Это Никола, — глядя на него, подумал Пиккар, — друг капитана Немо. Сколько уж лет помнится эта картина из «Двадцати тысяч лье под водой». Арронакс и Немо, молча стоящие в полумраке гостиной «Наутилуса», а снаружи, в ярком свете плывущий человек. Сегодня я сам в подводном корабле. И около меня французский профессор Моно. Но мы не в «Наутилусе», мы в ФНРС-2, и, наконец, сейчас 1948 год».
— У нас еще есть время, профессор, — обернулся Пиккар к Моно, — может быть, сыграем партию в шахматы?
Тайе, известный аквалангист, друг Кусто, когда во второй раз подплыл к иллюминатору, застал профессоров за этим занятием. Оба увлеченно резались в шахматы и не замечали пришельца. От доски они подняли головы только тогда, когда Тайе постучал в стенку гондолы. У него было с собой послание. Тайе приложил к иллюминатору небольшую дощечку, и гидронавты смогли прочитать: «Вы сейчас опуститесь. Не оставайтесь слишком долго внизу. Не маневрируйте».
Это очень напоминало детскую игру в испорченный телефон, и Пиккар рассердился: «Это еще что за новости? Что это значит — «не слишком долго»? Как будто мы собираемся на прогулку! Разумеется, мы останемся внизу ровно столько, сколько нам будет нужно. А почему нельзя маневрировать?»
Потом, уже на борту «Скальдиса», он спрашивал об этом, но никто не смог объяснить. Видимо, Козине, да и все остальные просто-напросто решили быть осторожными: аппарат первый раз погружается, мало ли что может случиться. А Пиккару такая осторожность весьма не понравилась.
Батискаф погружался медленно и плавно. Пиккар и Моно считали, что еще висят где-то возле поверхности, когда Моно, заглянув в иллюминатор, воскликнул: «Мы уже на дне!» Подводный корабль опустился на дно океана мягко, как будто оно было усыпано пухом. Но пуха не было, не было ила — всюду, куда ни глянешь, ровный песок, лежащий плавными волнами. И пустота. Нет кораллов, которые так хотел увидеть Пиккар, нет раковин, только две рыбы заплыли в освещенное батискафом пространство. Глубина совсем небольшая — всего 25 метров, но каким же мертвым казалось море вокруг. Не скрывая разочарования, смотрел Пиккар на пустынное дно.
Потом, словно вспомнив о деле, он включил счетчик Гейгера, и тот сразу же начал потрескивать. Пиккар отметил, что здесь космических частиц значительно меньше — значит, их поглощает толща океанской воды. В общем-то, он этого ждал.
Через пятнадцать минут после того, как батискаф сел на дно, Пиккар и Моно решили сбросить балласт — они не решались оставаться дольше, помня приказ, который передал им Тайе.