— Я соскреб ее с днища гондолы.
Лучшего доказательства для журналистов невозможно было придумать. Пиккар пожал руку Бюше.
И, как всегда, несколько новых любопытных подробностей о своем погружении профессор Пиккар узнал из газет. Он узнал, например, что вместе с сыном чудом спасся от гибели, что, оказывается, один из отсеков «Триеста» дал течь, батискаф стал быстро терять бензин, и если бы они поспешно не сбросили весь балласт, то уж вряд ли поднялись бы.
«Нет, все-таки в высшей степени любопытно читать о себе в газетах, — не без раздражения думал Пиккар. — Столько нового и интересного можно узнать. Как это только у них получается…»
Он понимал, что вряд ли его коллеги с полным доверием отнесутся к таким сообщениям, но все остальные воспримут эти небылицы как должное. Вот ведь, совсем недавно в беседе с одним итальянским журналистом он сказал, что с его точки зрения батискаф ФНРС-3 имеет некоторые конструктивные недостатки. А напечатано было — «серьезные». Французы возмущались, узнав об этом: ведь это же он, профессор Пиккар, в конце концов, конструировал ФНРС-3! И это накануне самых ответственных погружений! А чуть позже он совершил действительно непонятное: взял и написал письмо во французское министерство морского флота о необходимости рентгенографически проверить однородность металла гондолы.
Конечно, логичнее всего было объяснить появление этого письма вполне естественным желанием Пиккара оградить будущий экипаж батискафа от венских случайностей, но Уо и Вильм, уже готовые к спускам, подумали, что профессор решил на всякий случай застраховать и себя — ведь это он автор конструкции. Он знал, что его письмо отсрочит погружение ФНРС-3, заставит понервничать Уо и Вильма, — и все равно написал.
Вильм позже рассказывал, что письмо Пиккара произвело переполох в министерстве, откуда прислали комиссию, заставили сделать тщательный рентгеноанализ и действительно обнаружили кое-какие пустоты.
Наверное, было бы лучше, если бы он не отправил это письмо. По крайней мере, не стали бы говорить, что он сделал такой шаг, чтобы не дать французам выйти вперед.
А как было на самом деле? Хотел он или не хотел помешать — и это вышло совершенно непреднамеренно? Кто теперь сможет ответить… Но, зная Пиккара, зная его честность и добросовестность, можно поверить: он и не думал о том, чтобы затормозить испытания ФНРС-3. Уж очень это на него не похоже.
Что ему мелкая житейская суета? У него свой путь и своя цель.
Он никогда не сворачивал со своего пути и никогда не изменял своей цели.
Как-то вскоре после того погружения неподалеку от Капри Огюст Пиккар сказал сыну:
— Ну вот, Жак… Еще один раз мы опустимся вместе… Знаешь, оказывается, я стал слишком стар…
Напряженно подрагивая всем корпусом, буксир «Тенас» выводил батискаф из бухты Кастелламмаре-ди-Стабия. Суденышко было почти таких же размеров, как батискаф, к тому же «Триест» глубоко сидел в воде, так что буксиру приходилось трудиться изо всех сил.
Курс был проложен на северо-запад, где в нескольких сотнях километров лежал остров Понца. А там, возле острова, под водами моря, расстилалось плато. Ровное песчаное плато, лежащее на глубине более трех километров.
Пиккар стоял на корме «Тенаса» и, глядя на батискаф, послушно идущий в кильватере за буксиром, думал о том, что вот завтра или в другой близкий день он вместе с Жаком залезет в гондолу, батискаф приблизится к дну, и он в последний раз увидит мрак подводных глубин.
Странно, какой огромной притягательной силой обладает тот мрак. Однажды увидев его, постоянно ощущаешь властный призыв, влекущий вновь в глубину, в вечную черноту и покой, где, кажется, даже время — всемогущее время — бессильно. Только недра земли и глубины моря остались такими, какими были они миллионы лет прежде, когда человек, которому суждено было обжить и застроить планету, только-только стал человеком.
Да, конечно, море населяют другие животные, но в нем обитают и старые жители — те, которые живут в нем уж многие десятки миллионов лет. Их не тронуло время. Сколько могучих и грозных событий — раскалывалось дно, и из глубоких трещин изливалась жаркая лава, рушились подводные горы, и на их месте вырастали другие, — сколько таких событий случилось и прошло перед их глазами, привыкшими к вечной, никогда не светлеющей ночи. Эту ночь он, Огюст Пиккар, увидит еще только раз. Так он решил. Хватит. Он сделал все, что хотел. Дальше пусть идет его сын. Так и должно быть в жизни.
А ночью поднялся сильный ветер, он пробудил спящее море, погнал высокие ленивые волны. Звезды, еще недавно ярко сиявшие, укрылись теперь за плотными тучами, и небо стало черным, без единого проблеска.
Буксир медленно, то поднимаясь на крутобокую гору, то срываясь с нее, продвигался вперед. Пиккар боялся, что трос, не выдержав напряжения, лопнет, и батискаф станет добычей волн. Даже в свете прожекторов его было плохо видно — только верхняя часть рубки, да и то только тогда, когда волны, отступая, открывали его. Это была беспокойная ночь для Огюста Пиккара. Впрочем, не для него одного: Жак тоже не спал.
Рано утром на корме буксира состоялся научный совет. Жак предложил прежде всего внимательно осмотреть батискаф, как он перенес бурную ночь. Отец не очень охотно разрешил ему сесть на надувную лодчонку и совершить небольшой, но довольно трудный переход к батискафу.
Жак вернулся и рассказал, что все в полном порядке, но погружение, судя по всему, придется отложить: «Триест» сильно качает и водолазы не смогут подготовить его.
Кто-то сказал, обращаясь к Пиккару:
— Господин профессор, вероятно, имеет смысл все же попробовать. Возможно, водолазы сумеют спустить гайдроп и сделать все остальное.
— Нет. Я не могу поручить им это, — ответил Пиккар. — Можно ли требовать от людей, чтобы они после команды «бросайте все!» вплавь добрались до лодки, в то время как волны достигают высоты нескольких метров!
Подошел корвет «Феникс». Его капитан предложил вылить в море масло, чтобы успокоить волнение — старый, испытанный способ, открытый моряками бог знает когда.
Вылили. Волны ослабли. Буксир смог поближе подойти к батискафу. Но больше ничего сделать не удалось.
Они пошли к острову Понца, надеясь найти в его бухте укрытие.
На пирсе Понца их встречал мэр. Тут же, на пирсе, он рассказал о достопримечательностях острова, о том, что живут на нем пятнадцать тысяч человек и промышляют они в основном ловлей знаменитых во всей Европе лангустов. Ну и, конечно, туризм: Понца лежит довольно далеко от берегов Италии и производит впечатление лежащего в стороне от цивилизации, и это привлекает богатых туристов.
Мэр просил профессора Пиккара и его сына стать гостями муниципалитета острова Понца.
«День-два все равно придется ждать, пока шторм не стихнет, — подумал Пиккар. — Да и вряд ли когда-либо еще мне доведется увидеть этот прелестный остров. Сколько же осталось на земле мест, где я никогда не был и никогда уже не буду. Таков удел человека: жизнь открывает ему лишь немногое из того, что могла бы открыть. Но, может быть, это и к лучшему: так жизнь оставляет нам ощущение вечной неудовлетворенности, постоянное желание видеть и открывать новое для себя, жажду искать и находить…»
Тридцатого сентября море, кажется, стихло. С корвета, который оставался в районе предполагаемого погружения, пришла радиограмма: «Волнение средней силы». Пиккар отдал приказ капитану буксира поднять якорь. Было двенадцать часов ночи. По мере того как они удалялись от острова, волны становились мощнее и круче, и Пиккар стал сомневаться, правильно ли он понял сообщение капитана корвета.
Через шесть часов пути они увидали корвет. «Волнение средней силы! — писал позже Пиккар. — Теперь мы узнали, что это означает. Такое состояние моря не представляет опасности для крейсера или авианосца. Море спокойнее, чем накануне. Но мы тревожно огляделись: сможем ли мы приступить к последнему испытанию? Возможны ли маневры? Да, у нас были эти возможности, потому что все рабочие с верфи, которые прибыли с нами, — электрики, механики, аппаратчики, — а также все инженеры вдруг превратились в отличных матросов. Вместе мы образовали один экипаж; всех нас объединяла одна мысль — одержать победу».