Теперь ему предстояло решить иной вопрос. Раз люди будут находиться в герметичной гондоле, они не смогут сбрасывать балласт старым, испытанным способом — высыпая песок за борт. Сначала Пиккар решил подвесить сверху к гондоле мешок из прорезиненной ткани с водой. Труба от мешка пронизывала бы кабину сверху вниз. Открывая кран, находящийся в гондоле, можно было бы выпускать воду. От этой мысли пришлось отказаться: трудно учитывать сброшенный балласт, да и вода на большой высоте просто-напросто замерзла бы. Нужно было придумать что-то другое.
Ему помогло одно скромное наблюдение, которое он сделал еще мальчишкой. Как-то раз отец повел сыновей в зверинец. Они долго ходили меж клеток, пока не увидели большую толпу перед клеткой, в которой вместе со львом находился укротитель с хлыстом. Маленький Огюст смотрел на смелого красавца укротителя и думал только о том, как он сумеет выйти из клетки, не выпустив льва за собой. Вдруг зверь проскользнет за железную дверь? Разъяснилось все до обидного просто: укротитель открыл дверцу, вышел в соседнюю, совсем маленькую клетку, а дверцу за собой сразу же запер. Потом он открыл дверь маленькой клетки и вышел на улицу. «Я вспомнил эту сцену через сорок лет, — рассказывал позже Пиккар. — Укротителем был балласт, который нужно было удалить из кабины таким образом, чтобы лев, то есть воздух, не смог проследовать за ним».
В общем это была идея шлюза. Теперь осталось по этой идее построить герметическую камеру для отдачи балласта. Камера стала еще одним изобретением Огюста Пиккара.
Но и с балластом все оказалось не так уж просто. Скорее наоборот: препятствие возникло там, где Пиккар его вовсе не ждал. Песок не годился: слишком много места занимал бы он в гондоле. Больше всего подошла бы тут свинцовая дробь. Но увы! Международные правила аэронавтики предписывали балласт в виде песка, воды или золы. Все остальное строгий параграф не допускал. А Пиккару нужна была дробь.
— Об этом не может быть речи! — заявили ему, когда он обратился за разрешением на полет. — У дроби, как вам известно, профессор, назначение совсем иного рода. Согласитесь, что с ней пристало больше охотиться! Подумайте сами: это небезопасно — с такой высоты сбрасывать дробь!
— А если я докажу, что никакой опасности нет? — поинтересовался Пиккар.
— Там видно будет, — отвечали блюстители безопасности.
Ученый запасся мелкой дробью, влез в самый высокий камин Брюссельского университета и на глазах изумленных экспертов велел сыпать на себя дробь с крыши в трубу камина. Падая с высоты полусотни метров, свинцовый дождь совершенно не причинял беспокойства Пиккару.
— Ну а теперь? — спросил он. — Теперь, я полагаю, возражений не будет? Скорость падения отдельных дробинок становится постоянной при высоте значительно меньшей, чем эта. — И он кивнул на камин.
— Простите, профессор. В правилах сказано… — Это он уже слышал.
— Хорошо, — сердился Пиккар, — правила существуют для того, чтобы их выполняли, и для того, чтобы их обходили. Должен же быть какой-нибудь выход!
Выход был остроумен. «В качестве балласта я беру свинцовый песок!» — объявил профессор экспертам. В полной растерянности те согласились: песок брать можно. А какой это песок — в правилах точно не сказано.
Пиккар от души веселился, рассказывая об этой истории брату: «И это мое заявление не встретило возражений, хотя, как известно, само понятие «песок» относится к веществам неметаллическим. Но никто еще никогда не видел и ничего не слышал о свинцовом песке».
Жан Пиккар внимательно следил за приготовлениями брата и чем мог помогал. Он предложил оригинальную систему мгновенного сбрасывания балласта с гондолы аэростата — иногда это бывает нужно. Мешки с дробью укреплялись снаружи гондолы, и в каждом из них был установлен небольшой заряд взрывчатки, связанный с электрической батареей в гондоле. Если появлялась необходимость моментально сбросить балласт, нужно было нажать кнопку — мешки взрывались и дробь сразу же высыпалась.
Строительство гондолы и оболочки меж тем подвигалось. В Льеже и в Аугсбурге работа шла полным ходом. Следить за тем, чтобы все делалось в полном соответствии с расчетами и чертежами, Огюсту Пиккару помогал молодой швейцарский физик, его ассистент по университетской лаборатории, его друг Пауль Кипфер.
Пиккар уже сделал свой выбор: именно Кипфер стартует с ним в стратосферу.
Им казалось, что стратостат недвижно висит высоко над землей, высоко над белоснежными холмами из облаков, плотно застлавших равнины, горы и реки. Но он еще поднимался. Это можно было определить лишь по приборам: гондола висела совершенно спокойно, а в иллюминаторы, кроме облаков, ничего не было видно.
Кипфер молча работал с приборами — он уже приступил к наблюдениям. Часть измерений они собирались проделать во время подъема, но все свершилось так неожиданно быстро из-за той злополучной веревки, да и сам подъем оказался таким стремительным, что они ничего не успели сделать.
Наконец подъем прекратился. Шар, словно устав от быстрого взлета и растратив всю свою мощь, бессильно повис в стратосфере. Пиккар взялся за краны, повернул по очереди и, выпустив дробь, сбросил пятьдесят килограммов балласта. Шар снова пошел вверх. За короткое время они поднялись еще на несколько сотен метров.
Глядя на Кипфера, сосредоточенно делающего измерения, Пиккар довольно подумал: «Все-таки Пауль великолепен. Вряд ли кто другой смог бы так работать с приборами. Ему все равно, где он: в своей лаборатории, на старом потертом стуле или в стратосфере, в тесной гондоле. Как хорошо, что со мной именно Пауль».
От этих мыслей его отвлек снег. Внутри гондолы, медленно кружась и сверкая, стал вдруг падать рой серебристых снежинок. Иней, осевший на вогнутых стенах, когда гондола сильно остыла, теперь падал в виде снега. Значит, солнце согрело гондолу.
Еще перед стартом Пиккар обстоятельно продумал, как сделать температуру в кабине ФНРС постоянной. Мотор должен в нужное время придать гондоле вращение, и тогда к солнцу можно будет повернуть бок, окрашенный черной краской. Если же в кабине станет жарко, надо включить мотор и повернуть гондолу белым боком к солнцу. Но аккумулятор непонятно почему разрядился, и мотор оказался теперь бесполезен.
— Как дела, Пауль? — спросил Пиккар. — Тебе много делать еще?
— У меня все. Я кончил, — ответил Кипфер и пожал плечами. Оба прекрасно знали, что из-за быстрого подъема им не удалось сделать почти никаких измерений. Пиккар все время возился с щелью, а Кипфер расставлял и приводил в порядок приборы.
— Тогда опускаемся. — Пиккар стал тянуть за веревку, чтобы приоткрыть маневровый клапан, но она совершенно по непонятным причинам не поддавалась. Еще не понимая, что с ней могло приключиться, профессор дернул сильнее — и вновь безуспешно. Как бы то ни было, он понял: клапан ему не открыть. А это означает только одно: они не могут спуститься.
— Клапан бездействует, Пауль, — сказал Пиккар, повернув голову к Кипферу. Но тот и сам все прекрасно видел.
Они понимали, что к вечеру, когда солнце сядет, газ охладится, займет меньший объем, стратостат начнет опускаться. Но вот в чем вопрос, хватит ли им до этого времени кислорода? И не унесет ли ветер беспомощный шар в Адриатику?
Пиккар взглянул на приборы и увидел, что давление в гондоле медленно падает. Все-таки воздух выходит. Опустившись на колени, он снова замазал отверстие зонда. Потом, приникнув к иллюминатору, Пиккар пытался разглядеть, что случилось с веревкой. Это ему не удалось: слишком тесный обзор открывает иллюминатор. Тогда Пиккар постарался открыть клапан, натянув веревку лебедкой. Веревка, однако, не захватывалась на барабан, она перескакивала с одного желоба на другой, а вскоре и вовсе оборвалась…
Теперь стратостат неуправляем. Остается одно: ждать, когда сядет солнце.