Вслед затем наступил хаос, который, может быть, походил на тот, которым сопровождалось образование первозданной коры земли. Раздался чудовищный гул, треск, шипение — целое море звуков, которые звучали здесь только во время вздыбания гор. Гора была потрясена до основания, почти половина ее обрушилась, поднялась туча пыли и мелких обломков, глыбы и камни засыпали пещеру, заполнили всю площадку перед ней, погребли под собой деревья и большой лавиной скатились вниз. Образовались вихри во всех направлениях, которые подхватывали большие камни и бросали их точно бомбы. Грохот и свист был подхвачен эхом ущелий, тысячу раз отражен и мощной волной разнесся по окрестностям.
Если бы здесь было землетрясение, то разрушение не могло бы быть больше.
Такова сила нескольких тонн взрывчатых веществ.
Невольный свидетель этой катастрофы, помощник Мартынова, был подхвачен воздушным вихрем, несколько раз перевернут и затем сброшен с площадки. Задыхаясь от воздушного давления, теряя последние проблески сознания, он на один короткий миг видел, как белесные клубы газа с силой устремились в пещеру, затем действительность от него скрылась.
Последней его мыслью было:
— А как же профессор? Неужели заживо погребен? Отравлен «гидраргеном»?
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
В ПОДВОДНОМ ДВОРЦЕ
Странный сон в не менее странном месте
Он медленно приходил в себя. Неясные образы, коротенькие обрывки мыслей появлялись на миг в его голове и затем исчезали.
Надолго осталось у него в голове впечатление о бесконечных, уходящих в даль зеленых блестящих стенах и таком же зеленом сводчатом потолке, терявшемся где-то вверху, в зеленом полумраке.
Над ним склонялись какие-то странные человеческие лица с громадными немигающими глазами, и вновь он впадал в забытье.
Особенно запомнилось ему одно слегка сморщенное лицо, вытянутое вперед, с косо поставленными глазами.
— Какой-то китаец, — мелькнула в его голове первая мысль.
Это лицо чаще других склонялось над ним, все же другие, которые удержала его память, удивительно были похожи одно на другое, вытянутые, с непомерно большими глазами.
— Это не люди, это рыбы, — резюмировал он как-то в просыпавшемся сознании свои впечатления от них.
Третьей его мыслью была следующая:
— Где я и что со мной?
Как, велики были промежутки между этими тремя мыслями, появлявшимися последовательно, он не мог восстановить даже впоследствии. Сопоставив ряд обстоятельств, он спустя долгое время решил, что эти три конкретных мысли вышли из его сознания на протяжении трех-четырех месяцев.
Затем просыпание мозговых клеток началось несколько быстрее, мысли стали задерживаться в голове на более долгие промежутки времени, впечатления об окружающем стали тверже и отчетливее.
Следующим ощутимым, оставшимся у него на всю жизнь впечатлением, был страшный шум и стук в нем самом.
— Как будто паровоз идет в груди, — подумал он.
Но спустя некоторое время он перерешил:
— Это всего только бьется сердце. Повидимому, я был долго без сознания.
Мартынов сделал, как ему показалось, движение рукой, и вновь улетучились проблески его сознания.
Затем он пришел в себя с ощущением голода. Ему страшно хотелось есть, он делал движения конечностями и затем открыл глаза.
Вверху, очень высоко, зеленел красивый сводчатый потолок. Насколько профессор мог видеть, стены тоже были зеленые и вообще все, что у него было перед глазами, было окрашено в зеленый цвет. Из каких-то неведомых источников лился чрезвычайно мягкий свет. Уж не он ли и окрашивал все в цвет выколашивающейся ржи?
Профессор сделал движение рукой: она ему повиновалась легко. То же он проделал и с ногой. Но головы он повернуть не мог: ее удерживал какой-то металлический колпак. К груди его была плотно прижата беловатая металлическая пластинка, от которой шел металлический же шнур.
Затем профессор почувствовал вдруг удивительную легкость в теле, все члены его могли двигаться легко и свободно, голову он тоже мог вертеть по своему желанию.
Он приподнялся.
Сзади его стоял старик с тем самым лицом, которое профессор часто видел во время своего странного состояния.
Грезы кончились, начиналась непонятная действительность.
— Какой странный сот был, — тихо проговорил профессор и сам удивился своему глухому, едва слышному голосу.
Оглянувшись, профессор увидел, что он лежал до сих пор на весьма сложном аппарате в виде кушетки, от которой во многих направлениях шли гибкие металлические провода.