— Экономишь на экономках, презренный скряга?
— Жадность не порок!
— Тогда подай сам!
— Не смеши меня, в доме шаром покати, ты же знаешь…
— Хоть какие-нибудь щи! Сейчас же не великий пост, чтоб говеть!
— Увы, нету щец. На прошлой неделе стрескали. Съестные припасы в осажденной крепости подошли к концу, а на провиантских складах гуляют сквозняки и шастают туда-сюда мышки-норушки….
Майский-Шнейерсон поёт дурашливым, бездумно весёлым голосом:
Проглочен омлет,
Дожёвана дичь.
Сожрал весь обед
Бесстыжий Фоми-и-ч!
— Как же это скверно, однако! — сокрушается Лёвин. — Нельзя же чувство голода всю дорогу подавлять водкой!
— Почему нельзя?.. Очень даже можно! Знаешь, сколько в водке калорий?
— Не знаю, и знать не хочу! Хоть бы предупредил, что у тебя жрать нечего, я бы из дома чего-нибудь приволок. Пить без закуски… — Лёвин удручён, но ни ему, ни хозяину квартиры и в голову не приходит спуститься вниз и купить себе некую еду. В данный момент им больше по душе не трогаться с места и апатично переругиваться. В этом они видят некую разновидность извращенной интеллектуальной состязательности. Когда других занятий нет, сойдёт и это. Кроме того, жара, духота, лень…
— Ты же сам всегда говорил, что от закуски наутро голова болит, — изрекает Раф.
— Я это говорил?! — искренно изумляется Тит.
— И неоднократно.
Писатель-деревенщик погружается в раздумье.
— Я трагически заблуждался, — наконец признаётся он. Нюхает водку, содрогается и крутит головой: — Господи, из чего её делают?
— Из свёклы. Или из брюквы. Тебе, знаменитому совхозно-колхозному бытописателю, это должно быть известно лучше, чем кому бы то ни было.
— Из свеклы делают самогон. Вернее, гонят. И из брюквы. Какое красивое слово — брюква!
— Слово-то красивое, а получается гадость…
— Не отвлекай меня, Рафчик! Итак, продолжим кровопускание. Стало быть, читать, читать и еще раз читать! Читать Ванду, значит, нашу Львовну Василевскую. А также Галину Серебрякову, Павленко, Грекову, Первенцева, Тренёва, Гладкова, Ардаматского, Алексеева, Чаковского, чтоб ему на том свете пусто было… Рекемчука, Погодина, Кожевникова, Корнейчука, Джамбула Джабаева, Бориса Полевого, Грибачева, Билль-Белоцерковского… Уф! Вон сколько славных имен! Гордость и слава советской литературы!
Раф смотрит на друга с уважением.
— Как ты их всех помнишь, литераторов-то этих?
Тит ухмыляется.
— В отличие от тебя я хорошо учился. На ком я остановился? На Билль-Белоцерковском? Ты, конечно, смотрел его "Шторм"? Нет?! Поучительное зрелище… Там много-много матросов, и все в са-по-гах! Итак, повторяю в сотый раз: тебе надо было много читать! И на Демьяна Бедного побольше налегать. Был бы толк… А у тебя? Не стихи, а какая-то псевдопоэтическая пляска Святого Витта. Словесная эквилибристика в чуждом нашему народу стиле. Повторяю, читать надо было больше. Не понимаю, как ты мог жить без новаторской поэзии Егора Исаева, хрустально чистой и прозрачной прозы Сартакова, Карпова, Стаднюка, Софронова и других титанов литературной и общественно-политической мысли?! Право, я тебе удивляюсь… — Тит, утомленный, замолкает.
Майский-Шнейерсон в недоумении поводит головой.
— Я всех великих русских писателей знаю: Пушкин, Гоголь, Достоевский, Толстой, Чехов… — перечисляя, Раф загибает пальцы. — А эти… как ты говоришь, Сартаков, Исаев, Карпов, Стаднюк, Софронов?.. — переспрашивает он, разгибая пальцы. — Кто такие, почему не знаю? Они кто? Твои знакомые? Собутыльники? — и высокомерно добавляет: — Означенные имена мне неизвестны!
— И слава Богу. По правде говоря, вся эта свора не стоит и одной строчки Булгакова.
— В самую точку! Булгаков не написал ни одного случайного слова. Удивительный писатель! А какой юмор! Только Достоевский да он умели писать по-настоящему смешно. Это еще Довлатов подметил. Но понять это дано не каждому…
— Согласен! И согласен безоговорочно. Помнишь, "…а на полке над вешалкой лежала зимняя шапка, и длинные её уши свешивались вниз"? Или: "Помилуйте, Родион Романович, так вы и убили-с…" Каково? Я, когда первый раз прочитал, от смеха чуть не лопнул…
— Многие вообще не видят ни в "Преступлении и наказании", ни в "Мастере" ни грана юмора.