- Зачем?! - вмиг подскочил я. - Затем, что мне нужны живыми вы! Затем, что я люблю вас!
Маша подняла на меня полные боли глаза. Зеленые. Как изумруд. Как кровь, вытекающая из обугленного бурдюка. «Все-таки у них есть кровь, - подумал я. - Надо будет сказать Крутько».
Я нырнул в зеленое пламя Машиных глаз. Я сказал:
- Да, я люблю вас. Обеих. И вы обе это знаете. А теперь живо в душ и переодеваться. Я пошел докладывать шефу.
Дважды дурак. Дудун. Шеф все видел и слышал сам. Едва успели девчонки выйти из комнаты, как за дверью послышался топот.
Крутько был омерзителен, как никогда. Он прыгал вокруг меня, брызжа слюной и потом, и орал:
- Что ты наделал?! Как ты посмел?! Я тебя уничтожу, сгною!
Я послал шефа по конкретному адресу. Он не пошел. Тогда повернулся к двери я.
- Стоять! - завизжал Крутько. - Ты хочешь, чтобы я объяснялся с министром?! Сейчас пойдешь к нему сам!
Я послал его снова. Он опять не послушался. Зато вдруг сник, сдулся, рухнул в кресло и сжал лысину ладонями.
- Что делать?! Что теперь делать?..
- Снять штаны и бегать, - сказал я.
Удивительно, но Крутько на это никак не отреагировал. Видать, и впрямь его припекло капитально.
- Ладно вам, - сказал я. - Что случилось-то? Вы давеча три миллиона собирались поджарить, и ничего. А я всего один бифштекс сделал. С кровью, кстати. Вы спрашивали.
- Что я спрашивал? - старчески прошамкал начальник, подняв на меня мутные глаза.
- Про кровь. У них есть кровь. Зеленая, - кивнул я на растекшуюся под тушей клейстихи лужу. - Когда лететь?
- Куда? - страдальчески выдохнул шеф.
- К главарю слизней, на их каракатицу, - сказал я. - Куда же еще?
- Зачем? Теперь-то зачем?
- Как зачем? Да все за тем же. Что изменилось-то? Парламентер уточнял, в каком состоянии должна быть клейстиха?
Глазки Крутько заблестели знакомым жирком.
- А ты того, Жижин! Не дурак.
«Еще какой дурак, - подумал я. - Трижды, четырежды, стожды. Ду-ду-ду-ду-ду-ду-дун».
- У меня есть одно условие, - сказал я.
- Условие? - вздернул белесые брови Крутько. - У тебя? Да ты наглец, Жижин.
- У меня есть условие, - повторил я. - Я полечу с другими переводчиками.
- Чем же тебя не устраивают эти? - ухмыльнулся шеф.
У меня зачесались руки, но я сдержал себя.
- Они меня устраивают. Но эта операция будет очень опасной. Более чем. Туда не должны лететь женщины.
- Они не женщины. Они специалисты.
Я снова сдержался. С большим трудом.
- Они женщины. Есть специалисты-мужчины. Отправьте со мной Самохина.
- Самохин плохо понимает слизней. Только общий смысл. А говорить не умеет вообще.
- Пусть научится! - заорал я. - За что вы ему деньги платите?!
- Ты будешь указывать, как мне работать? - очень недобро улыбнулся Крутько. - Вот что, Жижин. Ты вроде бы мечтал, чтобы я тебя уволил? Так вот, я тебя увольняю. А на каракатицу полетят Жижина и Савельева. Я найду, с кем. Да хоть с тем же Самохиным.
Я сплюнул. Я шипел и дымился от злости. Но я знал, что эта сволочь именно так и поступит, если я стану артачиться.
- Хорошо, - скрипнул я зубами. - Я уволюсь после полета.
- Вот и ладненько! - вскочил с кресла начальник и потер потные руки. - Я на доклад к министру. А ты жди меня здесь. Охраняй ее, - кивнул он на обугленную тушу, - пуще своих любимых!
Жаль, я ему тогда не вмазал. Перехватило дыхание. А когда очухался - Крутько уже в комнате не было.
И все же, как я ни хорохорился, я очень боялся. Пока мы летели на каракатицу, я только и делал, что трясся от страха. «Жена» и «труп жены» - это были все-таки разные понятия. Не зря же клейстиха вынудила меня прикончить ее. Я ни на секунду не сомневался, что она это сделала специально. Значит, надеялась, что этим сорвет выполнение условия. Так посчитает ли главарь клейстов его выполнением данный возврат? И если нет, что он сделает с нами? Что он сделает с Машей и Анной? «В любом случае, - подумал я, - нужно будет давить на то, что клейстиху убил именно я».
Когда наш корабль причалил к каракатице, я сказал девчонкам:
- Вы должны переводить все, что я буду говорить клейсту. Слово в слово. Не задавая вопросов, не споря со мной. Понятно?
Девчонки молча кивнули. Им тоже было страшно.
К нам вползли три слизня. Двое забрали «бурдюк», третий велел нам раздеться. Я не мог понять, было ли это дурным знаком. Клейсты не носили одежды. Возможно, наше появление перед главарем одетыми казалось им неприличным. А может, они просто опасались, что под одеждой мы могли прятать оружие.
Я впервые увидел Машу и Анну обнаженными одновременно. Невольно я стал их сравнивать. Они обе были высокими; Маша немного стройней, зато Анна - фигуристей. Но обе они были настолько близки мне, были настолько моими, что сладкий ком закупорил горло.