«Вот дурочка», — думала я, поймав себя на этих мыслях, с наслаждением наблюдая за красивыми крупными, добрыми руками учительницы, раскрывающими журнал, переставляющими на столе чернильницу, ручку, указку.
Всей кожей, всем своим существом я воспринимала какую-то теплую, умиляющую волну, исходившую от учительницы, ее широковатого лица, всей небольшой, чуть полной фигуры в белоснежной батистовой блузе, просвечивающей розовым на плечах.
А между тем мы встали и сели, а она нахмурилась и молчит.
Даже я почувствовала себя виноватой за ужасную пыльную бурю в классе. Стало очень тихо.
И негромко она сказала:
— Отпраздновали первое сентября? Обрадовались встрече? Знаете, если так будет после каждой перемены, мы все не доживем до конца года. Мы просто все погибнем. И виноватые, — она кивнула на мальчиков, — и безвинные, — глянула на девочек, — и мы — учителя. — И скомандовала: — Откройте окна!
Девчата, что сидели возле окон, грохнули шпингалетами, рамы хрустнули, звякнули стекла; золотой сентябрьский теплый воздух ринулся в класс — воздух, припахивающий горьковатым дымком, сыростью взрытой земли и едким запахом раздробленной картофельной ботвы: на огородах за школой копали картошку. Стал слышен и суховатый, уже легкий (не тяжело-влажный, как летом) шелест вянущей, желтеющей листвы. Школа стояла в глубине церковной ограды. Все пространство между высокой краснокирпичной церковью, выходящей на улицу и двумя деревянными низкими домиками школы заполняли важные старые деревья — березы и вязы. Трава под ними росла густая, муравчатая, а вдоль кирпичной ограды, примыкавшей справа и слева к церкви, будто церковь раскинула красные руки, обнимая зеленый двор вместе с нашими школами, — вдоль ограды кустилась крапива.
Я теперь видела все это в раскрытое окно. А утром, когда мы, кучка совхозных: шестиклассники Шура Омелина, Вера Зозуля и Энгельс Ахтямов, Лена Ахтямова — его сестра-семиклассница, я и Степка Садов — новенькие, пятиклассники, — когда все мы шли через этот же двор, я вроде ничего здесь не видела. Как в сказке: закрыла глаза — еще дома, а открыла — в новом царстве-государстве…
Сразу, как распахнули окна, класс наш похорошел и подобрел. Я почувствовала, что, кажется, смогу здесь учиться. Вот если б на перемене через окно сразу выпрыгнуть во двор, чтобы не проходить по классу и коридору, где буйствуют мальчишки, то и нагуляться можно. А не сидеть прикованной к парте. И учительница, словно одобряя меня за эти мысли, проговорила:
— Ну, вот и хорошо стало у нас. Начнем урок. Я буду вас учить биологии. Пока, в пятом классе, — ботанике. А зовут меня Мария Степановна…
— Ой-ай! — вдруг взвизгнула девочка, сидящая у самого окна, сзади меня, и, загрохотав крышкой парты, шарахнулась, сбивая с места свою соседку.
А в окне заплясал, размахивая пучком крапивы, тот мальчишка, «глядельщик»!
— Я положила руку на подоконник, — возмущенным голосом рассказывала девочка, — и так сижу! А меня ка-ак ожгет по руке! Ну, вот огнем! Огнем! Аж сердце занялось!
Мария Степановна не спеша шла по классу к выходу, бросив на ходу:
— Окна можно закрыть.
Даже мальчишки были в недоумении.
— Чё это он, сдурел? — спрашивал один.
— Белены объелся, ха-ха-ха! — басил сиплым голосом самый большой, похожий на Бармалея: лицо красное, черные волосы клочками надо лбом, губы толстые, почти как у негра, а когда смеется, вся верхняя десна наружу — так вздергивается губа.
— Ты, Карпэй, видать, с ним вместе белену-то жевал — так меня башкой об пол саданул! — пищал маленький парнишка с вострым носиком и здоровым лбом.
— Да не белены! Он, видать, волочьих ягод надрался, от волочьих, знаешь, буйство берет! Хуже белены! Я знаю! — солидно объяснял тоже черный, как Карпэй, но аккуратный лицом и одёжей мальчишка.
— Сид-ди ты! Волочьи — от них один понос, а буйство, оно, паря, от дури! — с презрением протянул еще там кто-то из них — наверно, самый умный, а кто, уж и не успела посмотреть: в класс вернулась Мария Степановна. Одна.
— Ничего, — объяснила она нам. — Это с ним пройдет. Он сейчас у директора, у Мелентия Фомича, посидит, подумает, успокоится. Разбаловался за лето. Хочет себя показать. Ну, хватит о нем. Начнем урок…