Сэнди прислушался.
— Ты хочешь сказать, что расплатился с ростовщиком?
— Ну да. А что мне оставалось делать — каждую мину ту ждать, пока меня…— Джастин замялся, подбирая слово, — пока меня укокошат? А как насчет ужина, Эмми? У меня остались деньги, ты не забыла? Пойдем в ресторан! И ты, Сэнди, тоже, — великодушно добавил он.— Конечно, в домашней еде что-то есть… но порой хотелось бы, чтобы этого не было. Нет-нет, Эмми, ты великолепная хозяйка, но сегодня мы ужинаем в ресторане!
— Лично я сегодня иду к Дугу на генеральную репетицию,— сказал Сэнди,— и надеюсь, Эмми составит мне компанию.
— Отлично, — отозвался Джастин. — Я тоже иду.
— А Дуг звал тебя? Это ведь репетиция, не просмотр. Он пригласил меня и сказал, что я могу взять с собой Эмми.
— Я ни за что на свете не пропущу такого события, — жизнерадостно заявил Джастин.— В свое время мне довелось вращаться в театральных кругах… — Он поймал взгляд Эмми и быстро добавил: — Конечно, еще до того, как я познакомился с твоей милой матушкой. Идем, малышка. Если хочешь переодеться, поторопись. Генеральная репетиция может начаться в любой момент,— добавил он задумчиво, словно припоминая какие-то подробности своего холостяцкого прошлого.
Эмми вышла в холл. Поднимаясь по ступенькам, она думала: «Я вся в маму: я делаю все, как пожелает Джастин. Зато он добрый, правда, легкомысленный, но в жизни и так хватает чересчур серьезных людей…» И тут до нее донесся громкий голос Джастина:
— Ну и когда они намерены арестовать Диану за убийство?
Эмми не расслышала, что ответил Сэнди. Оказавшись в своей комнате, она подошла к зеркалу и долго простояла неподвижно, вглядываясь в свое отражение. То же лицо, те же глаза, те же волосы… но Эмми чувствовала: что-то неуловимо и бесповоротно изменилось в ней в ту минуту, когда она ступила в залитый солнцем холл и увидела пятна крови на белой рубашке Гила…
Держа голову высоко (как настаивала Диана), Эмми выбрала серо-голубое платье, а поверх — синий с серебром пиджак. «Я прекрасно выгляжу», — сказала она своему отражению. Она гладко зачесала светло-каштановые волосы, а веки чуть оттенила голубым. Джастин любит, когда рядом с ним идет красивая нарядная женщина. Сэнди, наверное, тоже…
Мужчины терпеливо ждали ее внизу. Спустившись, Эмми увидела, что Джастин по-прежнему пребывает в благодушном настроении, а Сэнди выглядит так, точно его огрели по голове пыльным мешком.
— Что еще случилось? — уставилась на него Эмми.
— Джастин…— начал было Сэнди, но поперхнулся, прокашлялся и заговорил снова: — Джастин намерен заявить полиции, что Диана была… была…
— …Ужасным, несносным ребенком! — с милой улыбкой подхватил Джастин. — Делала всяческие пакости. Я уверен, что это она его убила, и пусть ее арестуют!
— Джастин! — Эмми схватила его за руку. — Джастин, ты не имеешь права говорить такие вещи. Иначе я…
— Что, лишишь меня содержания? — с любопытством осведомился Джастин.
Эмми с трудом сдерживалась.
— Ты не будешь говорить подобных вещей никому. Даже Сэнди. Ты меня понял?
Когда она говорила таким тоном, Джастин обычно сразу унимался. Он пожал плечами.
— Ладно, ладно. Как скажешь. Хотя знаю я нашу Ди… Ну, идемте же!
Он повел их в «Ля Гренвилль» и заказал ужин с вином, изысканный и немыслимо дорогой. К концу трапезы все трое настолько размякли (возможно, благодаря отборным винам), что Эмми никак не могла набраться духу заглянуть в счет. Сэнди оказался решительнее и пробежал взглядом колонку цифр, затем его серо-зеленые глаза посмотрели на Эмми.
— Я всего-навсего адвокат. Неужели это верно?
Джастин с хохотом выложил деньги и добавил щедрые чаевые.
— Совершенно верно, мой мальчик! Ужин прекрасен, а за все прекрасное надо платить!
Джастин довольно мурлыкал себе под нос какую-то песенку, пока они ехали в такси к театру — мимо кричащих огней Бродвея, сквозь праздношатающиеся толпы. Боковая улочка была освещена не так ярко, но над парадным входом в театр светилась красивая вывеска.
— Коррина стоит свеч, — сказал Сэнди, расплачиваясь с таксистом.
В фойе царил полумрак; в окошке кассы, правда, горел свет, но никакого ажиотажа не наблюдалось. Сэнди распахнул дверь, и в ноздри им тотчас ударил запах, который Эмми звала про себя «благоухание театра»: сильный дух чистящих средств, легкий — освежителей воздуха, и надо всем этим, сквозь все это — сладкий до приторности аромат румян, пудры, кольдкрема и еще душный, спертый запах плохо проветриваемых уборных. Для Эмми все это было неотъемлемой частью театральной ауры. Ей вдруг остро захотелось узнать, чувствует ли Дуг то же, что и она…
В былые времена, когда Дуг еще делил свое внимание между Эмми и Ди, он говорил только о театре. Он всегда мечтал быть драматургом, ни о чем другом даже думать не хотел. Эмми всем сердцем надеялась, что его первая попытка покорить Бродвей окажется успешной, но при этом понимала, что риск огромен.
И в партере, и на балконах было темно, свет горел только на сцене. Репетиция давно началась. Эмми и Сэнди крались тихо, как мышки, Джастин же шагал легко и беспечно, и когда он шумно откинул сиденье, удар гулким эхом отразился в зале. Но никто на сцене не обратил на это внимания. Внизу, у оркестровой ямы, сидели несколько человек, их силуэты четко вырисовывались на фоне ярко освещенной сцены. Диана, однако, заметила вновь пришедших. Она встала, разыскала их в темноте и заняла место рядом с сестрой.
— Уже середина первого акта. Пока все идет хорошо.
Все действительно шло хорошо. У Эмми было достаточно зрительского опыта, чтобы понимать это. Декорации получились на славу, световые эффекты срабатывали точно, как часы, бутафория была в порядке, актеры играли отлично. Репетиция шла как по маслу до того самого момента, пока в конце второго акта на сцене не появилась Коррина, держа в руке листочки с текстом роли. С этой секунды, как выразился позже Джастин, «разверзлись врата ада». Один из людей, что сидели подле оркестровой ямы, вдруг подпрыгнул и замахал руками. Только тут Эмми по его пышной шевелюре догадалась, что это Дуг.
— Где твоя голова?! — взревел Дуг, обращаясь к Коррине. — Ты можешь выучить хоть что-нибудь?
Примадонна за словом в карман не полезла:
— Вы только сегодня дали мне этот текст, когда было его учить?
— Любой младенец в состоянии запомнить несколько строк!
— Вот и отдайте их младенцу! — парировала Коррина и метнула листки в Дуга, но попала в оркестровую яму. Глаза актрисы вызывающе сверкнули. — Вам не лишить меня роли! Только попробуйте!
Двое оставшихся у ямы мужчин поднялись на ноги. Один из них — тучный, лысый, в свитере грубой вязки с высоким воротом — бегом припустил к пожарному выходу, скрылся в нем и сразу оказался на сцене. Второй бросился успокаивать Дуга, который по-прежнему кричал и всплескивал руками. Коррина то захлебывалась в рыданиях, то вопила нечто невнятное. Лысый толстячок устремился к ней, но в это время другой человек, молодой и стройный (Эмми он показался смутно знакомым), просто подошел к Коррине и зажал ей рот рукой. Коррина отчаянно вырывалась, но юноша держал ее мертвой хваткой и при этом слегка улыбался. Внезапно Эмми узнала его. Это же тот самый увешанный бусами юнец, что приходил к ней утром! Однако волосы его прилично подстрижены, одет он в приличные серые брюки и в не менее приличный твидовый пиджак… К тому же он, как ни странно, обладает недюжинной силой… Коррина обмякла и перестала кричать. Остальные актеры словно и не заметили этой сцены, только один, пожилой, тяжко вздохнул, огляделся и опустился на стул, всем своим видом показывая, сколько подобных схваток пришлось ему переждать на своем веку… Тем временем толстяк приблизился к Коррине.
— Все, все, Такер. Она будет умницей. Давай, Коррина, читай новый текст.
— Но если ты не выучишь его к завтрашнему вечеру… — закричал Дуг.
— Ладно, Дуг, ладно, — замахал руками толстяк, отступая в глубь сцены. — Все хорошо, Коррина. Давай, поехали!
Дуг снова сел — Эмми едва различала его макушку. Диана наклонилась к сестре и прошептала на ухо: