Ночью прошел дождь. В лесу было сыро и холодно. Стволы деревьев окутывала дымка утреннего тумана. Мокрая трава под ногами давно промочила обувь насквозь у идущего сам не зная куда силача. Его шатало из стороны в сторону. Он опирался о стволы деревьев и они орошали его остатками небесной воды. Вокруг не было ни души, даже редкое чириканье птиц над головой казалось каким-то далеким.
Валекс брел сам не зная куда, то выходя на тракт, то плутая по тропинкам поблизости. В это пасмурное утро ощущение направления окончательно покинуло его. Лес всюду казался одинаковым. Снова шагнув ногой на дорогу, силач сосредоточенно прикладывал ладонь ко лбу и каждый раз вспоминал, что если есть дорога, значит это не спроста, значит по ней кто-то ездит… Но в это утро, снова выбравшись на тракт, он этого уже не вспомнил. Ему понравилось идти, пусть и поскальзываясь и увязая в грязи, но ветки больше не мешались и небесная вода вдруг не ухалась на горячую, как котелок, голову.
Ноги мерзли, штаны во многих местах были изодраны пока он проламывался через чащу, рубаха промокла и липла к телу. Кто-то все советовал ему сменить обувку, но кто это был, как выглядел и как его звали Валекс, как ни силился, не мог вспомнить. Головная боль была настолько сильной, что он едва помнил собственное имя.
Силач нахмурился. Опять резкая боль, только не изнутри, а снаружи. Пальцы осторожно коснулись горячего лба. Валекс зашипел и отдернул руку — на пальцах осталась кровь. Он хотел выругаться себе под нос, но добрая половина слов вылетела из головы, едва он собрался произнести, поэтому, не дойдя и до середины фразы, лишь выразительно махнул рукой.
Бывший имперский легионер шел только лишь потому, что его организм был приучен спасать себя, даже если разум не разделял этого стремления.
Как же давно их учили. Как же давно они вышагивали на плацу под палящим солнцем где-то там… Там… За лесом, может быть? Силач несказанно обрадовался этим разорванным на клочки, словно черновик переписи в когорте после боя, воспоминаниям. Дела, вроде бы, становились лучше. Вернулось ощущение направления. По крайней мере, тело с опаской и понемногу возвращало разуму чувство того, что оно вообще куда-то идет и так далее…
Внезапно слух вышел из глубин сознания. Сначала он сосредоточился на внутреннем монотонном голосе, который, как заведенный, твердил о чем-то. Вел монолог, пытаясь достучаться до остальных ощущений. Первым очнулось от забытья зрение. Глаза перестали пялиться вокруг пустым взором. Они начали внимательно смотреть по сторонам и, наконец, воссоединились с сознанием, сообщив ему о том, что впереди кто-то есть. Слух поддакнул стуком копыт и лязганьем доспехов. В эту минуту восторг захлестнул их все в мгновение ока, словно порвав разом те тоненькие нити, что робко пыталось заново связать воедино мышление.
Впереди была она! Золотые волосы ниже плеч, зеленое платье, нежное личико и небесно голубые глаза… Совсем как та дева, которая снизошла к нему поле жестокой битвы, когда он лежал, истекая кровью, и зажимал рукой вспоротые кишки. Храмовница в изумлении остановилась, заметив на дороге грязное, окровавленное чудище в изорванной одежде. Рука с кожаным ремешком, которым она стягивала волосы, застыла на полпути к голове.
— НЭЙ!
Эльфка резко натянула поводья. Лошадь встала на дыбы.
Чудище, сильно прихрамывая на правую ногу, рванулось к ней, продолжая повторять это имя.
— Как хорошо! — прорычал силач, хватаясь за уздечку и глядя на наездницу распахнутыми в восхищении глазами. — Это ты! А мне приснился такой плохой сон!
Храмовница опешила, когда увидела, как силач заплакал и стал треться горячей головой об ее ногу. Остальные воительницы подъехали к подруге и тоже с изумлением наблюдали эту сцену.
— Нэй! Моя Нэй! — рычал гигант, вцепившись в ткань зеленого платья. Он плакал как дитя, не отпуская от себя пытающуюся пятиться лошадь с наездницей.
— Что здесь происходит?! — старшая из храмовниц подъехала к силачу и ткнула его рукояткой кнута. — Пошёл вон, бродяга!
— Госпожа, он… — начала было эльфийка.
Вдруг силач резко повернулся и ударил кулаком в лоб лошади храмовницы. По лесу разнеслось жалобное ржание…
Валекс охнул и выпустил из пальцев уздечку. Лезвие шпаги с резким свистом вышло из его груди.
— Нэй… — прохрипел он, падая на колени.
Мимо проезжали одна за одной всадницы, опасливо косившиеся на него, а силач стоял на коленях, зажимая руками отверстие в груди, и повторял имя возлюбленной, как заклинание, слабеющим голосом. Одна из храмовниц, ехавшая последней, обернулась. Изумлению её не было предела, когда гигант поднялся и попытался пойти за ними, но, сделав пару шагов, упал, в последний раз громко выкрикнув странное имя.