Одинокий музыкант у тракта, молодой сильваниец, который выбрался сюда, чтобы побыть в одиночестве, прикрыв глаза наигрывал тихую мелодию на флейте среди наступающих сумерек. Легкая рубаха с распущенной шнуровкой скрывала то, как от холода дрожит его молодое тело. Ветер, проносившийся по тракту, развевал волосы молодого романтика, чья возлюбленная не пришла к нему сегодня. И он, одиноким силуэтом стоял и ждал звезд на небосклоне, чтобы спросить у них, почему ему сегодня осталось одиночество.
Жрица не слышала музыки, она вообще ничего не слышала и не видела перед собой. Её разум блуждал где-то, оставив телу долгий путь через густые леса. Но как же пели под ногами сочные травы, слагаясь легким дыханием в мелодику самой жизни там, у милых её сердцу водопадов храма…
Изумрудная трава стала червонной от крови, когда Nim Kraban, Белый Ворон, палач эльфийского рода, Xenos, а по сути бездушная, искусственно созданная тварь, презренный гомункул стремительно и неотвратимо приближался к храму Сильвана. Магия лесных эльфов имела очень близкое родство с культом лесного божества. Фанатики полагали, что сталь меча не может быть всегда права в войне с чародейством, но они не могли остановить его тогда! Это ходячее проклятье, смерть в сапогах, что вышагивала по дорогам Материка, оставляя за собой глубокий кровавый след. Неуловимый и непостижимый, как прихоть Сильфа, владыки ветров. Он, рано или поздно, ворвался бы в обители храма…
Не стереть никогда со стен и колонн дома Сильвана кровь тех, кто пытался ему помешать. Он рвался вперед как зверь, как хищник, неудержимое и бесстращное животное, почуявшее добычу!
Её мать… Эя, глава культа Жизни. Чем она заслужила видеть все это? За что? Говорят, она даже любила его.
Сильван остался лишь безмолвной статуей за алтарем, когда стальные когти перчатки на левой руке Аира врезались в грудь архимагистра и вырывали ещё бьющееся сердце. Потом же убийца в исступлении стоял посреди побоища, царившего вокруг, сжимая в окровавленных руках светящийся кристалл на цепочке, который скрывался в окровавленной плоти…
Легенды утверждали, что его изумрудные глаза были мокрыми от слез. Нет!!! Она, дочь Эи, не верила в это! Какие цели или пророчества могли оправдать такое? И это свершение было делом рук сильванийца из благородной семьи… Но семья отринула его. Наверняка он хотел отомстить. Как же получилось, что адепты культа и её мать остались один на один с этим беловолосым демоном? Что было с её страной?
Леса пылали с севера, запада и востока. Целые потоки эльфов бежали на другой берег стремительной Лары, в Ран’Дьян. Армия рассеялась небольшими отрядами по Сильвании и гибла там, предоставленная самой себе. Враги хотели завладеть кристаллом стихии, когда от интриг ослаб и пустовал трон, омытый кровью наследников. Драйл Первый был велик в годину испытаний! Он сам прорубал себе путь отцовским мечем и его пустой колчан всегда знаменовал илшь одно — в рядах противника зияла огромная брешь! И, когдла падал к ногам бесполезный лук, а его руки с шипением вынимали из ножен клинок, в воздух снова поднимались вопли гибнущих от его рук захватчиков.
Она была предана ему всем сердцем. Ведь это он взошел по окровавленным ступеням храма, нашел её, совсем маленькую, взял на руки и… Она еще не знала тогда, что он до последнего со своей гвардией сдерживал адептов другого культа. Какого именно, он так и не сказал. Будущий король пожалел и без того разорванное такой правдой сердце храмовницы. Даже он не мог вразумить подданных, что встали на защиту храма. Слова Драйла разбивались об неверие так же, как и сейчас разбились об её упрямство. Но напоследок он посоветовал ей «оглядеться получше» перед тем, как выполнять или не выполнять августейшую просьбу о примирении с потомком Xenos. Чего он хотел этим сказать? Да, она помнила весь тот ужас, когда Аир и его сторонники ушли на северо-запад по тракту к зачумленному Форпату, сквозь горящие леса… А теперь там поля. Молодые, зеленые, тянущиеся каждой травинкой к небу и солнцу. Так теперь на севере, и даже на востоке. Лес уцелел! Он дышит и живет, по-прежнему заботливо укрывая кронами своих детей, как старый, но по-прежнему заботливый отец. Даже Ротвальд восстал из руин, приютив карликов, которые охотно помогали восстанавливать древний город.
Сколько же погибло эльфов? Кто восполнит её утрату и сотни других утрат, что солеными слезами проглотила выжженная земля? Но вот она, эта земля, утрамбованного копытами и телегами тракта, у нее под ногами. Что ж, всё возродилось. Правда, не сразу и еще не целиком.
— Могу я просить дозволения подержать ваше стремя? — вырвал её из задумчивости молодой голос. Эльф стоял перед ней, учтиво склонившись, сжимая в руке флейту, и дрожал от холода, как осенний лист. Молодые, яркие глаза, беззаботные и тоскливые по романтике, которой жаждало его сердце… Они не видели всего того ужаса, что видела она. Нужда и скорбь коснулась их лишь краем. Жрица раньше не замечала, сколько молодых лиц появилось на улицах Ротвальда, где она, занятая делами, бывала крайне редко.
— Да, конечно! — пламя в её глазах остыло, и эльф помог подняться в седло.
Наемница и «ловец удачи» следовали за фургоном циркачей. Полуэльфка спешилась и шла рядом с Карнажем, ведя лошадь под уздцы, и нетерпеливо била плеткой по колену.
— У нас мало времени, — напомнила она.
— Что? Не терпится прикоснуться к ней своими лапами?! — огрызнулся Феникс.
— У тебя, как я погляжу, есть идеи лучше? Прорваться с боем через сильванийскую границу? — наемница сохранила хладнокровие, но бросила невольный взгляд на свои руки. — Признай, Карнаж, ты далек от того, что мог твой отец! И даже он был не один. С ним шли на смерть достойные воины и чародеи.
— Не сравнивай меня и никогда больше не касайся имени отца в моем присутствии! — твердо прозвучали в ответ слова полукровки.
— Я была удивлена, когда узнала о твоем родстве с Xenos. Правда, сейчас не слышу чего-то удивительного. Так что? Мы так и будем тут языками чесать или приступим к делу. Валяй, иди, отговаривай. Только я уламывать никого не буду. Мое дело маленькое: украсить ей личико знаком, а там пусть хоть вешается.
Феникс презрительно хмыкнул, приблизился к фургону и, вскочив на подножку, отдернул полог. Полуэльфка вздохнула и на всякий случай взялась за мешковину, притороченную ремнями к седлу. Там скрывались доспехи её матери.
— Нэй?
— Я здесь, — раздался голос из глубины фургона, забитого тюками с поклажей.
— А где…? — начал было Феникс, вспоминая о заргунском силаче, которого пусть и отличала невероятная физическая сила, но умом тот, к сожалению, не блистал и разговор в его присутствии мог не получиться.
— Не беспокойся, он впереди, у повозок. Я попросила оставить меня на некоторое время одну, — слабо улыбнулась эльфийка.
Она сжалась в комочек, завернувшись в огромный плащ силача по самые острые ушки и опасливо косилась на полукровку. Карнаж любовался ей, стараясь во всех подробностях запомнить этот чистый и наивный образ. Скоро от него совсем ничего не останется. Фениксу приходилось видеть «отрекшихся» — печальное зрелище истребивших в себе все сильванийское эльфов. Он остановил своё воображение, не позволяя представить, что будет с Нэй, когда они достигнут границы.
— Ты помнишь? — тихо спросил сам не зная о чем «ловец удачи».
— Конечно помню, — неожиданно откликнулась девушка.
Нэй выбралась из глубин фургона и прижалась к нему.
— Я так тебя мучила! — улыбнулась она. — Все заставляла рассказывать о сильванийцах. О том, что вы повидали, пока путешествовали с Киракавой. Я не понимала, почему ты не хотел вспоминать. Мне казалось, что на моей родине всё должно быть так прекрасно, а тебе приходилось видеть совсем иное. Но ты всегда старался приукрасить для меня. Спасибо.