— И что? Здесь лучше? — нахмурился Феникс.
— Да житье не худо, знай старые обычаи соблюдай, а мшанки эти даже помогают. То трав наберут и к порогу принесут, то захворавшую домашнюю птицу выходят. То всяких дурней из трясины вытащат, — Сыч покосился на перепуганного парня. — Вот мы, значит, по старинке, в хлеб тмина не запекаем, кору с деревьев не сдираем и снов своих не рассказываем. Хотя тут все время какая только чертовщина не снится. Иной раз что проснулся рад так, хоть крестись. Но этого они особенно не любят!
Старый лучник поднялся и пошёл вперёд, проверяя оставшейся слегой путь. Карнаж подошел к коню. Тот стоял как вкопанный все это время и смотрел в ту сторону, откуда появилась мшанка. Полукровка потрепал сильванийского скакуна за ухом и потянул за собой. Животное сперва упиралось, но, наконец, сдвинулось с места и покорно последовало за своим хозяином, который теперь замыкал шествие. Шли молча, постоянно озираясь. Карнаж не выпускал из рук меча, лихорадочно вспоминая всё, что мог слышать о мшанках и их загадочной повелительнице. Если для двух спутников, которых случай послал ему, окружающее было не то, что привычно, скорее неизбежно, то полукровка предпочитал разбираться в том, чего не понимал, и не собирался принимать как есть столь явное проявление реликтового чародейства, и довольно неплохого по своей силе и возможностям. Конечно, все эти ожившие палки могли оказаться простой иллюзией, но почему тогда он не почувствовал воздействия, о котором его всегда и крайне точно предупреждала ран’дьянская половина крови — сухостью в горле и резью в глазах? Да взять хотя бы сильванийских лошадей, которые чутко реагировали на сплетение любых заклятий, какие ни возьми. Однако конь застыл, словно изваяние и даже не заржал. А подавить инстинкты животного настолько быстро и сильно способен был не каждый друид.
Они шли и шли. Вокруг снова разносился громкий, разноголосый хор болотной живности, которая ползала по деревьям, мельтешила под ногами, таращилась на троих путников с кочек и из-под воды. Теперь было даже слишком громко. Такого оживления «ловец удачи» не встречал, пока пробирался один и был немало встревожен происходящим вокруг.
Смеркалось. Они приблизились к затопленному лесу, небольшой полосой отделявшему топи от берегов Бегуна. Вступив под кроны голых ветвей без листьев, они продолжали идти по колено, а иногда и по пояс в холодной воде. Здесь у полукровки принялось снова нарастать чувство какого-то неясного беспокойства и тревоги. Хотелось поскорее выбраться отсюда. Феникс чувствовал чьи-то взгляды, но, сколько не оглядывался, никого так и не увидел. Людям здесь было проще. Они не чувствовали некоторые вещи так остро как способны были ран’дьянцы. Уши Карнажа улавливали чьи-то шаги, то рядом, то вдалеке. Это была все та же легкая поступь маленьких коротеньких ножек по сырому мху, но вокруг, на сколько хватало глаз, стояла только затхлая вода. Карнаж потер глаза, потряс головой, но звуки продолжали настойчиво его преследовать.
— Что стряслось? — спросил Сыч, заметив, как полукровка отстает.
— Ты что-нибудь слышишь? — без особой надежды спросил Феникс, устало наморщив лоб.
— Нет. Тебе, небось, померещилось, — старик остановился.
— Может быть.
— Держись, осталось недолго.
Чувство опасности «ловца удачи» вдруг словно взбесилось. Он ему доверял всегда, но сейчас готов был усомниться, так как подобной силы оно становилось крайне редко. Они продолжали путь в сгущающихся сумерках. Шаги, которые слышал Феникс всё это время постепенно отдалились, а потом, чем-то потревоженные, быстро затопотали и исчезли вовсе. Карнаж облегченно вздохнул, постепенно переставая концентрировать свои чувства на слухе. В этот момент в нос вдруг ударил резкий, гнилостный запах и «ловец удачи» успел пожалеть, что убрал шарф в торбу, а ран'дьянскую маску выбросил в болото.
Сыч поднял руку. Троица остановились.
— Чертовы топи! — выругался старик, прикрывая ладонью нос и рот, — Вонь и темень хоть глаз кали!
— Ты же сам говорил, что это хорошо, если в затопленном лесу ночью не светит луна, — робко заметил молодой лучник.
— Так из-за тебя, дурня, мы здесь посреди ночи и оказались! — рявкнул Сыч, — Ясное дело, что здесь появляться лучше до заката! Так бы переночевали на болотах.
От Карнажа не ускользнуло, как при последних словах старого лучника побледнело лицо парня.
— А что же нам помешало? — подозрительно покосился на Сыча «ловец удачи».
— Мшанок надо задобрить сперва, после тех дел, что этот дурень натворил. И ты тоже хорош, Феникс, зачем голову мертвую подложил? Придумка неплохая, но теперь, если вздумаем ночевку устроить, то этого молодого Бабка утащит и поминай как звали. Так бывало, если кто-то её наказы нарушал. Потом те, кто в болотах задерживался, видели, как такие вот «пропащие» тенями ходили и плакали. Да только плачь их и мольба тепереча напрасны.
Феникс, хоть и считал себя в меру храбрым, ощутил, как по спине пробежал холодок.
— Так что двигаем дальше и шустрее! — заключил Сыч.
— Ох и набью я морду одному старому морскому волку, если отсюда выберусь! — прорычал себе под нос Карнаж.
— Ты это о ком? — поинтересовался старый лучник.
— Слышал о старине Тиле? Он держит «фонарь» на серых дорогах побережья моря Молчания.
— Никогда о таком не слыхивал. Ты у Жана спроси, как доберемся. Он у нас про серые дороги все знает.
— По прозвищу «Стоптавший сотню сапог»? — уточнил «ловец удачи», вспоминая то, что ему говорил Тиль.
— Он самый.
Троица продолжала идти по затопленному лесу, хотя вокруг было темно как в печке. На ночном небе не было ни луны, ни звезд, и Карнаж только диву давался, зачем Сыч и его ученик поочередно нахваливают эту темень, в которой даже его глаза плохо разбирали очертания стволов деревьев, а ноги всё время спотыкались об узловатые корни и коряги. Но еще большее удивление у «ловца удачи» вызывало то, как его провожатые умудрялись держаться нужного направления.
— Проклятье! — не выдержал полукровка, в очередной раз споткнувшись о ветку поваленного дерева. — Сыч, а не стоит ли нам запалить факел?
Молодой лучник разразился каким-то нервным смехом, а старик выразительно постучал кулаком по лбу.
— Какого дьявола?! — угрожающе процедил Феникс. Это заставило парня замолкнуть, а старого лучника задуматься над объяснениями.
— Феникс, затопленный лес на самом деле жилище фэтчей, — шепотом произнес Сыч. — Не знаю я, что ты там расслышал. Может статься потому, что ты нелюдь, но услыхал ты, скорее всего, как мшанки потопали назад, верно?
— Верно, — ответил полукровка.
— Потому что фетчей учуяли. Эти твари, фэтчи, это двойники. Они воруют чужую личину взамен своей образины. Им надо зыркнуть в глаза тому, на кого собрались охотиться, — говоря это Сыч озирался по сторонам, будто опасался, что их подслушывают. — История была тут одна: с нами вместе сюда бежал один монах. Хороший был старикан, но как-то ночью кто-то закопошился у него под окном. Была жуткая гроза, вот мы сидели и крестились от громовых раскатов, а он, сердобольный, пошел узнать, вдруг путник заплутал. А через окно на него из темноты возьми, да зыркни фэтч. Старика сперва будто удар хватил. Когда очухался, говорил, что снаружи видел себя, всего дряхлого, высушенного и бледного как мертвец. Потом с кровати так и не вставал, совсем худо ему пришлось. Иссох весь за два дня и стал как тот двойник, ок отором говорил. Потом, к ночи ближе, горлом у него кровь пошла и на рассвете уж помер.
— Ну и местечко, — протянул Карнаж. — Как вы тут ещё живете?
— Как? — вздохнул старый лучник. — Не ходим по затопленному лесу по ночам, а с факелами уж тем более. Ставни крепко запираем, когда спим. Оружие фэтчей не берет, так что меч свой убери. Куда вернее нож, которым сам порезался. Как тварь прыгнет к тебе, глаза зажмуривай, да заветный ножик доставай. Фэтчи не нападают и не прикасаются. Просто стой и жди, пока эта мразь не уберется.