Знать бы точно, где находится этот дом и как до него добраться. Мне совсем не хочется кокетничать, подумала девушка, засмущавшись. Сейчас положу этому конец.
Но когда она собралась открыть рот, то почувствовала, что язык отказывается повиноваться. Так где же мой дом? В Брайтоне, где живет мать, где весь первый этаж занят помещениями для пациентов? Или захламленная квартира отца в Бейсуотере, где все пропитано пылью? А может, та гостиница, куда она должна вернуться, чтобы увидеть Берта и объяснить, почему она сбежала?
— Что может произойти между нами? — повторила девушка совсем тихо. — Только то, что ты отвезешь меня на берег, а там выяснишь, кто я такая?
— Так кто же ты такая? Возможно, тебе надо как следует напрячь память еще раз. — Он продолжал смотреть на залитый солнцем берег. — Итак, ты говоришь, что отправилась в море...
— Да, — согласилась она, ненавидя себя за то, что заставила его тратить силы на решение проблемы, которой, в сущности, не существует. — Отправилась в... темноте.
— Это уж точно, в темноте. — Он посмотрел на нее. — Однако была ли ты одета?
— Я... я не знаю.
Лилит опять солгала, и от этой лжи неприятно забилось сердце. Кто может обвинить его в том, что он старается держаться от нее подальше, после того как она вела себя столь вызывающе? Да и сейчас не лучше, поскольку одна ее ложь громоздится на другую.
— Может быть, на мне была блузка? — продолжала она хитрить. — Бикини...
— Люди, которые утром убирали пляж, нашли купальник. — Наконец-то он повернулся. — Два предмета в цветочек.
Незнакомец скрестил руки на широченной груди. Лилит робко взглянула на свои маленькие груди.
— Ты видел купальник?
— Он голубой с белыми цветами.
— Я... думаю, что это не мой.
— Его нашли у самой кромки воды.
— И отнесли в полицию?
— Неужели не можешь припомнить, была ли ты в нем? — перебил он ее. — Или ты его сняла?
Лилит молчала. Ей нечего сказать, разве только еще раз соврать.
— А не можешь ли ты припомнить, как оказалась здесь, на побережье? — допытывался он. — Или хотя бы почему? Ну и конечно же — с кем? С родителями, о которых говорила? Если так, то они в настоящий момент сходят с ума, волнуясь за тебя.
— Если бы они были здесь, — торопливо затараторила она, — если бы у меня были родители, разве я чувствовала бы себя такой одинокой?
Лилит опустила голову, не выдержав проницательного взгляда мужчины и стараясь определить, как он воспримет ее доводы. Когда она решилась взглянуть на него, то с удивлением увидела, что его бицепсы вздулись от напряжения, а сам он согнул туловище, почти касаясь руками колен, словно старался справиться с какой-то трудностью.
— Ты создана для любви. — В нее вонзились антрацитовые глаза. — Разве ты не могла приехать с любовником?
— Неужели это не одно и то же? Разве я чувствовала бы одиночество, будь у меня лю... — Она не договорила, брезгуя произнести это слово в отношении мерзавца, который завлек ее сюда. — Ну и что, если бы я приехала сюда с мужчиной?
— Вы могли повздорить...
— Конечно, могли!
Если бы она осталась с Бертом той ночью, то только небесам известно, что бы они наговорили друг другу! Во всяком случае нетрудно предположить. А так ему оставалось только сообщить о ее исчезновении. Конечно, если он сочтет нужным... сообщить об этом. Ну конечно же, Берт именно так и поступил! Описал ее приметы, назвал имя и указал обстоятельства, при которых она пропала. На основании его заявления полиция приступила к поискам. Лилит в замешательстве посмотрела на собеседника.
— По-моему, и в этом я убеждена, ты знаешь обо мне все подробности, — нервно проговорила она.
— Ты уверена, что твой любовник не огорчился, когда ты покинула его?
Берт огорчился? Она постаралась представить, как он мог при этом выглядеть, и, подумав, отвергла такое предположение. Но с какой стати ее собеседник задает подобные вопросы? Почему крутит и вертит, ничего не говоря о том, что ему известно на самом деле? Что-то скрывает? А кажется таким прямодушным и откровенным... «Обеспокоенные родители, огорченный любовник!» Неужели нельзя сказать прямо? Кто же, наконец, сообщил полиции о ее исчезновении?
Однако собеседник воздержался от дальнейших расспросов. Он выпрямился и с таким удовлетворенным видом огляделся, словно несказанно рад, что на море установился полный штиль. Затем громко крикнул. Лилит обернулась, стараясь понять, почему он кричит. К их судну приближался белый ялик с двумя рыбаками. Один, явно старше сорока лет, что-то ответил на приветствие, а другой — юноша — продолжал работать веслами.
— Это твои друзья? — спросила она и поинтересовалась: — Может, родственники?
— Нет, просто мы знаем друг друга.
Он прокричал знакомым что-то еще. Юноша бросил весла и уставился на Лилит с откровенным любопытством, а пожилой что-то произнес. Ей показалось, что это было имя, или что-то шутливое. Она повторила эти слова про себя, и, кажется, у нее неплохо получилось. Короткий обмен любезностями окончился, юноша снова принялся грести, и ялик стал постепенно удаляться.
— Они из Картахены. Это совсем рядом. — Ее спаситель говорил быстро и немного невнятно.
— Вы очень похожи, — сказала Лилит, когда ялик удалился на приличное расстояние. — По-моему, они как-то назвали тебя. Кажется, — она постаралась повторить услышанное, — Хосе Су...
— Хосе Суарес. Это мое имя. — Внезапно, без видимой причины, он взглянул на нее, словно о чем-то догадался. — Тебе оно известно?
— Мне кажется, что я когда-то его слышала. — Перед ее глазами опять возникли женщины, окружавшие его, и вновь она не могла вспомнить, точно ли это был он.
— Ну, это неважно. Мы просто перебросились шуткой о яликах, которые рыбаки из Картахены гордо именуют не иначе как кораблями.
— И вы шутили только по этому поводу? — Она заметила, как у него забегали глаза. — Мне показалось, что они прошлись и по моему адресу. Верно?
— Вовсе нет. — Он облокотился на стенку кокпита. — Просто сделали комплимент красивой женщине, которую увидели рядом со мной.
Лилит пропустила лесть мимо ушей.
— У тебя здесь гостило много женщин?
— Бывали иногда. У нас в Испании много красивых женщин.
— Могу поверить. — Она поглядела вслед ялику. Сейчас они превратились в игрушечные фигурки посреди лазурного неба и изумрудного моря, которые дружно взмахивали двумя парами весел. В рыбаках чувствовалось природное изящество и грациозность, как и в ее собеседнике.
— Здешние женщины производят такое же приятное впечатление, как и мужчины?
— Женщины красивее. — Хосе пожал плечами, словно отмахнулся от налетевшего ветерка. — Как, скажем, ты...
— О, я... — Девушка смущенно съежилась. — Ты сказал, что эти люди тебя знают. Тогда у них какая-то странная манера говорить, будто бы ты не знал их раньше.
— Разве это странно? — спросил он, усмехнувшись. — Меня знают многие.
— Выходит, ты известная персона?
— Утверждать не могу. — Он уперся о поручни, подставив лицо под горячие лучи солнца. — Просто меня многие знают по спорту. Если ты им интересуешься, то, может быть, где-то и слышала мое имя.
— По спорту? — Она опять уставилась на его четкий, выразительный профиль. — Подожди-ка... Вспомнила! — Она подняла руку, как бы приказывая ему помолчать. — Спорт, спорт, спорт...
Футбол? Нет, футбол ничего не воскрешал в памяти, в которой она судорожно копалась. И все же где-то ей довелось встречать этого высокого человека в белом, окруженного женщинами в летних платьях...
— Теннис! — воскликнула она обрадованно. — Ты Хосе Суарес, известный теннисист...
— Это было когда-то. Со спортом я расстался давно, — недовольно сказал он, отводя от нее глаза. — Вот видишь, ты вспомнила мое имя, а своего до сих пор вспомнить не можешь.