Она позвонила.
— О, как это подло! — вскричал Габриэль, потрясая сжатыми кулаками. — Ах, отчего вы женщина? И отчего я дворянин? Берегитесь, герцогиня! Вы небезнаказанно надругались над моим сердцем и над моей жизнью… Вы еще ответите мне, ибо, повторяю, вы совершаете подлость.
— Вы находите? — сказала Диана, сопровождая эти слова свойственным ей сухим, издевательским смешком.
В этот миг паж, явившийся на зов, приподнял портьеру. Она иронически кивнула Габриэлю и вышла из комнаты.
«Коннетаблю решительно везет», — подумала она.
Габриэль вышел вслед за Дианой, ничего не видя от ярости и обиды.
XV
ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ
Но Габриэль был человеком сильным и мужественным, с решительным и твердым характером. Ошеломленный в первую минуту, он подавил в себе приступ отчаяния, поднял голову и велел доложить о себе королеве.
Ведь могли же дойти какие-нибудь слухи до Екатерины Медичи об этой безвестной трагедии соперничества ее мужа с графом Монтгомери. Как знать, не играла ли она в ней и сама какую-нибудь роль? В ту пору ей было лет двадцать. Молодая женщина, красивая и покинутая, должна была наверняка зорко и неотступно следить за всеми происками и ошибками своей соперницы. Габриэль рассчитывал, что ее воспоминания смогут осветить ему ту темную дорогу, по которой он брел пока еще ощупью.
Екатерина приняла виконта д’Эксмеса с той подчеркнутой благосклонностью, которую выказывала ему всякий раз, когда к этому представлялся случай.
— Это вы, прекрасный победитель? — улыбнулась она. — Какой счастливой случайности обязана я вашим милым посещением? Вы редко наведываетесь к нам, господин д’Эксмес, и впервые, кажется, попросили у меня аудиенции. Между тем вы всегда желанный гость, так и запомните.
— Государыня, — ответил Габриэль, — я не знаю, как вас благодарить, и знайте, что моя преданность…
— Оставим в стороне вашу преданность, — перебила его королева, — и перейдем к цели вашего прихода. Не могу ли я быть вам чем-нибудь полезна?
— Да, ваше величество, мне кажется, что можете.
— Тем лучше, господин д’Эксмес. — И Екатерина поощрительно улыбнулась. — Если в моей власти то, о чем вы собираетесь меня просить, заранее обещаю исполнить вашу просьбу. Это, может быть, несколько неосторожное обещание, но вы, конечно, им не злоупотребите.
— Боже меня упаси от такого намерения, государыня!
— Итак, я слушаю вас, — вздохнула королева.
— Я дерзнул явиться к вам, ваше величество, только для выяснения одного обстоятельства, в котором для меня заключается все. Простите ли вы меня, если я коснусь воспоминаний, не весьма приятных для вашего величества? Я говорю о событии, относящемся к тысяча пятьсот тридцать девятому году.
— О, в ту пору я была очень, очень молода, — сказала королева.
— Но были уже несомненно красавицей, достойной любви, — заметил Габриэль.
— Иной раз мне приходилось это слышать, — ответила королева, приятно взволнованная оборотом, который принимала беседа.
— И тем не менее, — продолжал Габриэль, — другая женщина уже осмеливалась захватить права, данные вам Богом, происхождением и красотой. И женщина эта не удовлетворилась тем, что ваш супруг отвратил от вас свое сердце. Она изменила ему, полюбив графа Монтгомери. Впрочем, в своем справедливом презрении вы, быть может, не сохранили об этом никаких воспоминаний?
— Нет, у меня еще свежи в памяти, — ответила королева, — и этот случай, и все уловки той, о ком вы говорите. Да, она полюбила графа Монтгомери. Затем, увидев, что страсть ее обнаружена, она трусливо заявила, что ломала комедию, дабы испытать сердце дофина, а когда Монтгомери исчез — и, быть может, по ее приказу, — она его не оплакивала и на следующий день появилась на балу веселая, кокетливая. Да, никогда я не забуду первых интриг, которыми эта женщина подкапывалась под власть молодой королевы; из-за них я дни и ночи проводила в слезах. Но позже во мне проснулась гордость. Своим достойным поведением я заставила всех уважать во мне супругу, мать и королеву. Я подарила семерых детей королю и Франции. Теперь же я сохранила к мужу спокойную любовь, как к другу и отцу моих детей. Я достаточно жила для общего блага. Разве нельзя мне пожить немного для себя? И если бы я заметила чье-то юное и пылкое влечение ко мне, разве не было бы преступлением отвергнуть его, Габриэль?
Взгляды Екатерины дополняли ее слова. Но мысли Габриэля витали далеко. Он уже не слушал королеву, а думал о чем-то своем. Задумчивость эту Екатерина объяснила себе по-своему. Но вскоре Габриэль нарушил молчание.