Пока разгневанный коннетабль изрыгал проклятия, сдабривая их, по своему обыкновению, словами из святых молитв, Габриэль, проходивший по полутемной галерее, с изумлением увидел стоявшего у дверей своего оруженосца, которому он еще раньше велел ждать во дворе.
— Это вы, Мартин? Вы пошли мне навстречу? — спросил он. — Так вот что: поезжайте вперед с Жеромом и ждите меня с зачехленными знаменами на углу улиц Сент-Антуан и Сент-Катрин. Кардинал пожелает, может быть, чтобы мы тут же их поднесли государю перед всем двором. Кристоф подержит мою лошадь и проводит меня. Поняли?
— Да, господин виконт, — ответил Мартин Герр.
Опередив Габриэля, он стремительно сбежал по лестнице, как бы в знак того, что отлично исполнит поручение. Поэтому Габриэль, выйдя из Лувра, был несколько удивлен, столкнувшись еще раз с Мартином Герром. Тот был бледен и до смерти напуган.
— Что это значит, Мартин? И что с вами? — спросил Габриэль.
— Ах, господин виконт, я только что видел его, он прошел здесь, в двух шагах от меня. Он даже заговорил со мной.
— Да кто?
— Кто же, как не дьявол, не призрак, не привидение, не наваждение, не второй Мартин Герр!
— Опять это сумасшествие, Мартин! Вы, вероятно, стоя спите и видите сны.
— Да нет же, это не сон. Он заговорил со мной, господин виконт, ей-ей! Остановился, уставился на меня своим колдовским взглядом, от которого я аж застыл, и сказал, рассмеявшись бесовским смехом: "Ну что, мы все еще состоим на службе у виконта д’Эксмеса? (Заметьте это "мы", господин виконт.) И мы приехали из Италии со знаменами, отнятыми у неприятеля герцогом де Гизом?" Я невольно кивнул. Как он это все узнал, господин виконт? И он продолжал: "Не будем же бояться. Разве мы не друзья и братья?" А затем, услышав ваши шаги, добавил с дьявольской усмешкой, от которой у меня волосы встали дыбом: "Мы свидимся, Мартин Герр, мы еще свидимся, " — и юркнул в эту низкую дверь, а вернее — в стену.
— Да ты бредишь! — засмеялся Габриэль. — Он бы просто не успел проделать все эти штуки. Ведь мы расстались с тобой на галерее совсем недавно.
— Господин виконт, я ни на минуту не уходил с этого места!..
— Еще одна новость! С кем же я тогда говорил в галерее, если не с тобой?
— Наверное, с ним, господин виконт, с моим двойником, с моей тенью.
— Мой бедный Мартин, — сказал с состраданием Габриэль, — тебе нехорошо? У тебя, должно быть, голова болит? Мы с тобой слишком долго были на солнце.
— Нуда, — возмутился Мартин Герр, — вы опять думаете, что у меня бред. Но вот вам доказательство, что я не ошибаюсь, господин виконт: мне совершенно неизвестны распоряжения, которые, по вашим словам, вы мне только что дали.
— Ты их забыл, Мартин, — мягко проговорил Габриэль. — Ну что ж, я их повторю, мой друг: ты должен отправиться вперед, взяв с собою Жерома, и ждать меня со знаменами на углу улиц Сент-Антуан и Сент-Катрин, а Кристоф пусть останется со мною. Теперь вспоминаешь?
— Простите, господин виконт, как же можно вспомнить то, чего никогда не знал?
— Как бы то ни было, теперь ты это знаешь, — бросил Габриэль. — Пойдем к ограде, где ждут нас наши люди с лошадьми, и живо в путь! В Турнель!
— Слушаюсь, господин виконт. Выходит, что у вас двое оруженосцев. Хорошо еще, что у меня всего лишь один господин, а не два!
VIII
УДАЧНАЯ КАРУСЕЛЬ
Ристалище для праздничных состязаний было устроено на улице Сент-Антуан и тянулось от дворца Турнель до королевских конюшен, образуя длинный прямоугольник. На одном его конце высилась трибуна для королевы и придворных, на противоположном — как раз у входа на ристалище — ждали своей очереди участники состязаний. По сторонам волновалась толпа.
Когда около трех часов пополудни, после венчания и свадебного обеда, королева и двор заняли отведенные им места, отовсюду раздались приветственные клики.
Но из-за этого-то взрыва ликования праздник начался с несчастного случая. Конь г-на д’Аваллона, одного из капитанов гвардии, испугался, взвился на дыбы и ринулся на арену, а всадник, не удержавшись в седле, ударился головой о деревянный барьер. Его тут же унесли и передали врачам в состоянии почти безнадежном.
Король страшно огорчился, но страсть к состязаниям вскоре одержала в нем верх над огорчением.
— Ах, бедный господин д’Аваллон! — вздохнул он. — Такой преданный человек! Позаботьтесь же о тщательном уходе за ним. — И прибавил: — Скачки с кольцами можно все-таки начать.
В ту пору скачки с кольцами были игрой несколько более сложной и трудной, чем та, которая знакома нам теперь. Столб, с перекладины которого свисало кольцо, отстоял на две трети от начала пути. Надо было галопом пройти первую треть, проскакать во весь опор вторую и, на всем скаку проносясь мимо столба, концом копья снять кольцо. Но что всего важнее — древко копья не должно касаться плеча; держать копье требовалось горизонтально, подняв локоть выше головы. Последняя треть арены проходилась рысью. Призом было бриллиантовое кольцо — дар королевы.
Генрих II на белой лошади, покрытой бархатным с золотой отделкой чепраком, был самым изящным и ловким всадником, какого только можно себе представить. Он держал копье и управлялся с ним с поразительной грацией и уверенностью. Очень редко бил он мимо кольца. Однако с ним соперничал г-н де Вьейвиль, и был даже момент, когда казалось: победа достанется ему — у него было на два кольца больше, чем у короля, а снять оставалось только три. Но, будучи опытным придворным, г-н де Вьейвиль промахнулся три раза подряд — вот ведь незадача! — и приз достался королю.
Принимая перстень, он на миг заколебался, и глаза его с сожалением остановились на Диане де Пуатье. Но это был дар королевы. Пришлось преподнести его юной наследнице престола Марии Стюарт.
— Ну что, — спросил он в перерыве между состязаниями,
— есть надежда спасти господина д’Аваллона?
— Государь, — ответили ему, — он еще дышит, но почти безнадежен.
— Бедняга! — покачал головой король. — Приступим же к состязаниям гладиаторов.
После красивой борьбы, закончившейся громом рукоплесканий, стали готовиться к скачкам со столбами.
В том конце ристалища, где находилась трибуна королевы, в землю врыли на небольшом расстоянии друг от друга несколько столбов. Надо было вскачь объехать все эти импровизированные деревья, не пропуская ни одного. Призом был браслет чудесной работы.
Из восьми туров три принесли победу королю, другие три — г-ну генерал-полковнику де Бонниве. Решающим был девятый и последний тур. Но г-н де Бонниве был не менее ловок, чем г-н де Вьейвиль, и, как ни выбивалась из сил его лошадь, прибыл он только третьим, и приз опять достался Генриху.
Король уселся тогда рядом с Дианой де Пуатье и на глазах у всех надел ей на руку только что выигранный им браслет.
Королева побледнела от ярости.
Стоявший за нею маршал Гаспар де Таван наклонился к уху Екатерины Медичи.
— Ваше величество, — вполголоса сказал он, — следите, куда я пойду и что я сделаю.
— Что ты хочешь сделать, славный мой Гаспар? — спросила королева.
— Отрежу нос госпоже де Валантинуа, — хладнокровно и серьезно ответил де Таван.
И он уже двинулся с места, когда Екатерина, чуть испуганная и восхищенная, удержала его:
— Гаспар, вы ведь погубили бы себя. Об этом вы подумали?
— Подумал, государыня, но я спасу государя и Францию.
— Спасибо, Гаспар, — поблагодарила Екатерина, — вы такой же доблестный друг, как и грозный воин. Но я приказываю вам остаться. Нужно иметь терпение!
Терпение! Именно таким девизом руководствовалась Екатерина Медичи в то описываемое нами время. Она, которая впоследствии властвовала безраздельно, казалось, вовсе не стремилась выйти из тени второго плана. Она выжидала.