Комиссар сидел за столом, покрытым красной материей, и сердито поглядывал на опоздавших. Над ним, на стене, где до недавнего времени долгие годы висел поясной портрет царя, остался светлый прямоугольник. Его пересекал лозунг на красном полотнище: «Вся власть Советам!»
В первом ряду никто сесть не решился. Все смотрели на комиссара, а он тоже вглядывался в зал прищуренными глазами и подергивал шеей.
В зале было очень тихо, и стало слышно, как скрипнула комиссарская кожанка, когда он вставал. Он медленно оглядел зал.
— С пролетарской революцией я вас не поздравляю, так как знаю, каким элементом засорена школа, — начал он негромким, надтреснутым голосом и, дернув шеей, продолжал: — Я комиссар школы. Эта должность рождена пролетарской революцией. Я послан сюда своей партией большевиков. А вообще-то я моторист по аэропланам, служил в четвертом авиационном полку. Вместе со мной сюда, в школу, пришла революция. Отсюда и выводы. Ничего враждебного революции не останется в этом здании. Школа будет выпускать летчиков, преданных революции, красных летчиков. Классовым врагам мы крыльев не дадим!
Комиссар прошелся перед столом и, резко дернув головой, повторил, повысив голос:
— Классовым врагам крыльев не дадим! Все слышали? С сегодняшнего дня допуск к аэропланам и другой технике — только по моим пропускам. Занятия в классах и строевую подготовку приказываю продолжать. Ясно всем?
— Разъясните, пожалуйста, что такое классовые враги? — послышался голос из задних рядов.
Многие засмеялись.
Комиссар сердито дернул шеей, поправил на плече ремень маузера и вдруг улыбнулся.
— Тот, кто спросил, я думаю, будет летать. Разъясню вкратце. Был царь... — Комиссар большим пальцем через плечо показал на стену, где остался светлый прямоугольник от царского портрета. — Нет царя. Революция выбросила в мусорную яму истории царя и с ним монархию. Кому это нож в горло, те наши классовые враги. Была буржуазия — фабриканты, банкиры, купцы, помещики и прочие толстосумы. Революция отняла у буржуазии власть, а заодно фабрики, землю, банки. Кому это нож в горло, те наши классовые враги. Они это сами понимают, они здесь смеялись над тем, кто этого не понимает. А задал вопрос человек, который сам от революции не пострадал и хочет знать, не пострадает ли он теперь от меня. У меня есть желание побеседовать с ним по душам.
Дальше... Революция еще не все отняла у буржуазии и монархистов. У них еще осталась возможность бороться с революцией, вредить нашей пролетарской власти. Предупреждаю — дело это безнадежное и конец один — гибель от беспощадно карающей руки революции. Прошу это уяснить и сделать выводы, каждый для себя. А теперь можно разойтись.
В тот же день был вывешен приказ комиссара — всем заполнить анкеты из десяти вопросов. Самый страшный четвертый — социальное происхождение, в скобках разъяснение: «Кто ваши родители?» Анкету следовало сдать в трехдневный срок.
«Наш банкир» Кирьянов заполнять анкету не стал и в тот же день исчез. Его примеру последовали еще несколько офицеров. Дружиловский не знал, куда ему податься, и, просидев над анкетой целую ночь, на четвертый вопрос так и не ответил.
Спустя несколько дней его вызвали к комиссару. Он робко вошел в сумрачную комнатку, за единственным окном которой кружилась метель. Комиссар сидел за столом в своей неизменной кожанке и при маузере. Пригласив Дружиловского сесть на табуретку, комиссар сказал глухо:
— Разговор будет по вашей анкете, — комиссар держал анкету в руке и смотрел на него поверх листка бумаги. — Значит, родителей у вас нет? — запустив пальцы за воротник, комиссар оттянул его, точно ему было душно.
— Почему нет, есть, — ответил подпоручик, опустив голову.
— Так... — комиссар бросил анкету на стол и спросил: — Кто ваш отец?
Земля колыхнулась под Дружиловским, но он стиснул колени, и медленно поднял голову, и, будто принюхиваясь к воздуху в комиссарской комнатке, ответил:
— Служил... — и после долгой паузы добавил: — В провинции...
— Полицейским исправником?
— Исправником, — тихо повторил подпоручик, верхняя губа его задрожала, приподнялась, открыв мелкие зубы.
Комиссар встал, подошел к окну, постучал пальцами по стеклу и, не оборачиваясь, спросил:
— А вы-то, собственно, кто? Почему вы преподаете в школе пулеметное дело? Из ваших документов это понять невозможно.
— Поручили, я и преподаю, — уныло ответил он.
— А если вам поручат играть на скрипке? Вы ж и не летчик, и не навигатор. И вообще, я думаю, что вы здесь просто отсиживались от фронта. У нас этот номер не пройдет.