И уж конечно, мы не хотели упустить дорогу. Только что-то не похоже, чтобы тут могли проходить какие-либо дороги... Мы с Шарлем опять обратились к карте, продолжили линию от места старта до последней вычисленной точки и дальше, так что она пересекла берег Африки. Но как убедиться, совпадает ли эта линия на самим деле с нашим курсом? На карте, куда ни погляди, одно слово "буш". Кое-где она толковала что-то о "фермах", но без особой уверенности; не было даже показано, где кончается ферма и начинается лес. Дорога была единственным ориентиром, а до нее в этом месте от берега километров десять-пятнадцать. Вдруг я заметил между деревьями глубокую борозду.
- Там внизу проходит тропа! - сказал я. Мы уставились на полоску бурой грязи - не покажутся ли на ней люди? Но она оставалась безлюдной и безмолвной. Посмотрели на карту - может быть, тропа обозначена? Нет... Вдруг нас осенило.
- Никакая это не тропа,- заявил Шарль.- Это же и есть дорога, черт побери.
Он был прав, надо было срочно что-то предпринимать. Несмотря на малую высоту, мы шли со скоростью около тридцати пяти километров в час и, следовательно, быстро удалялись от дороги. Каждая лишняя минута в воздухе - лишних полкилометра пешего хода до дороги. Легко парить над зарослями, совсем другое дело прорубать себе путь сквозь них на земле. Я открыл выпускной клапан, и через две секунды мы начали снижаться. Одновременно мы сбросили гайдроп. Вытянувшись во всю длину, шестидесятиметровый канат вскоре коснулся древесных макушек. Эта мера сыграла свою роль, аэростат уравновесился в тридцати метрах над стремительно уходящим назад сплетением ветвей.
До сих пор все шло хорошо, но где тут садиться? Я не видел впереди ничего подходящего. Никакой прогалины. Никакого болотца. Ничего похожего на ферму и, к счастью, ничего похожего на сизаль1. Над деревьями воздух был чуть холоднее, и, несмотря на гайдроп, аэростат тянуло вниз. Я стоял в передней части гондолы, Шарль - в задней, если такие определения вообще приложимы к предмету меньше метра длиной. Как только мы теряли высоту, я отдавал распоряжение сбросить горсть песку. Вот так, прыгая по-лягушачьему, мы и проникали все глубже в сердце Африки.
- Еще горсть? - спросил Шарль.
- Постой. Рано. Теперь давай! Мы подскочили вверх и перепрыгнули через очередное препятствие.
- Далековато придется нам идти, - заметил Дуглас.
- Видит бог! - подтвердил Шарль.
- Еще горсть.
- Есть еще горсть,- отозвался Шарль, и в нескольких метрах под нами проскочила макушка дерева.
Хотя наша скорость из-за гайдропа и малой высоты упала до каких-нибудь пятнадцати километров в час, деревья мчались мимо с пугающей быстротой.
- Еще горсть.
- Есть,- сказал Шарль.
- Очень далеко идти... - произнес Дуглас. Вдруг прямо перед нами выросло сухое дерево, страшно корявое, с клочьями мха на белых сучьях.
- Еще горсть, Шарль, Нет, постой! Больше не надо. Попробуем налететь на дерево. Врежемся в него.
Прежде чем кто-либо успел сказать что-нибудь еще, аэростат и впрямь врезался в дерево. Мы присели и увидели мелькающие ветки. Раздался страшный треск. Гондола подскочила, зацепилась, но тут же вырвалась на свободу. Пользуясь тем, что аэростат остановился и ветер еще не успел снова подхватить нас, а впереди показалось что-то вроде прогалины, я выпрямился и изо всех сил дернул веревку разрывного полотнища. Еще раз, еще. Наконец полотнище подалось, и мы быстро пошли вниз. Скачок, я опять дернул, и после следующего удара о землю гондола легла набок. Мы дружно шлепнулись ничком на траву Африки, и вместе с нами по земле рассыпалась куча разных предметов.
- Господи! - услышал я приглушенный голос Шарля. Мы выбрались из гондолы и встали на ноги. Никто не пострадал. Оболочка - в ней еще оставалось немного газа - тоже как будто была цела. Она повисла на молодом зеленом деревце. Метрах в тридцати - сорока позади лежало поломанное засохшее дерево, которое помогло нам приземлиться, а поверх него - гайдроп. Хватит - попетлял, поизвивался, можно отдохнуть. Перелет закончился ровно через два часа после старта. Мы совершенно не представляли себе, где находимся. Но ведь все кончилось благополучно. Перелет завершен. Даже лемур был явно обрадован.
Звон в ушах сменился назойливым стрекотанием насекомых. Африка, кругом была Африка... Мы поздравляли друг друга и рассказывали друг другу про наш полет то, что каждый из нас отлично знал и сам. Мы смеялись. Мы размахивали шапками. И снова смеялись. Потом, с некоторым опозданием, сообразили, что здесь нас никто не найдет. Нужно самим искать наших друзей.
ЗА ШАРОМ
К числу героических страниц истории воздухоплавания относится полет Андре и двух его соотечественников. Они задумали пройти на воздушном шаре над Северным полюсом (теперь-то нам очевидно, что это была безрассудная затея), но вынуждены были сесть на льду в районе восемьдесят третьей параллели. Из-за обледенения клапана и оболочки аэростат отяжелел настолько, что подъемная сила оказалась недостаточной. Пришлось совершить посадку. На шестьдесят шестом часу полет кончился. Участники сфотографировались сами и сфотографировали обмякшую оболочку. Через три месяца после долгого санного путешествия они погибли, хотя у них еще оставались продукты. Никто не сомневался, что их постигла беда, но где и когда-долго оставалось загадкой. Лишь спустя тридцать три года аэронавтов нашли вместе с остатками снаряжения, в числе которого был фотоаппарат. Заснятая пленка хорошо сохранилась на морозе, и ее осторожно проявили. Четкие снимки помогли многое выяснить. Трагические фотографии: ведь члены экспедиции превосходно понимали, что произошло и что их ожидало. Они были живы-здоровы. До поры до времени. У них было все, кроме надежды. Они установили аппарат, навели резкость и нажали спуск. Позади них на льду лежал парализованный аэростат.
Хотя мы тоже сфотографировали место, где вернулись на землю, не буду утверждать, что нам пришлось так же туго, как им. Мы принялись укладывать оболочку в оранжерейном климате африканского приморья, а Дуглас, любитель пофантазировать, толковал о снеге, льдинах и жгучем морозе. Да, наше положение никак нельзя было назвать тяжелым - ведь не больше трех километров отделяло нас от дороги. Но могло быть гораздо хуже. Не будь этого сухого дерева, которое мы совсем добили, неизвестно, каким способом нам удалось бы замедлить ход аэростата для посадки. Если бы мы продолжали идти с той же скоростью, высматривая открытую площадку, нас могло бы занести довольно далеко, во всяком случае за пределы наших карт с дорогой. Конечно, оставалась еще возможность сделать вид, будто африканские заросли - чистое поле в Голландии, и сесть, как садится самолет, израсходовавший все горючее. Такая посадка могла завершиться благополучно, однако шансов на печальный исход было несравненно больше. Наскочив на дерево, гондола вполне могла застрять в его ветвях, при этом шар, оставаясь во власти ветра у нас над головой, представлял бы собой немалую опасность. Нет ничего великолепнее парящего в воздухе шара, но, если верить рассказам о посадках на деревья, нет ничего непокорнее, если он примет так называемую лесную платформу за открытую площадку. В таких случаях часто приходится жертвовать шаром, обрезать стропы. Словом, "Джамбо" дебютировал удачно и не получил никаких повреждений. Сухое дерево спасло его, пожертвовав собой.
Забегая вперед, скажу, что это дерево оказалось причиной забавного недоразумения в одной местной газете. Отвечая на вопросы репортера, я объяснил, что при посадке аэронавт ищет способ уменьшить горизонтальную скорость. Но я умолчал о том, что обычно для этого нужно, чтобы кто-нибудь поймал гайдроп, или же к гайдропу привешивают мешки с песком, или (это при слабом ветре) сбрасывают якорь. Когда над лесом дует сильный ветер, эти способы не годятся, и я просто сказал, что мы воспользовались дряхлым деревом. А вот что написала газета: "Мистер Смит применил обычный для воздухоплавания прием: он облюбовал сухое дерево, налетел на него, пробил крону насквозь и приземлился с другой стороны".