Я заиграл так, что публика через десять минут почти сошла с ума. Начались лихие пляски. Раздавались дикие крики, возгласы, вопли и визги. Пиво, вино, водка, коньяк и всё остальное лилось рекой. До классики, а тем более до волынки я всё никак не мог добраться. Публика требовала повторения моих всем известных попсовых произведений по десять раз.
В один из коротких перерывов ко мне подошёл Иван-Аристарх и осторожно спросил:
— Тебе не кажется, Маэстро, что как-то всё подозрительно, загадочно, тревожно и непонятно?
— Да, кажется…
— Давай смоемся. Что-то не то тут происходит.
— Да. Как-то всё замутнено и действительно непонятно… Согласен. Как бы меня и даже тебя не растерзали в один прекрасный момент. Публика вот-вот окончательно и бесповоротно сойдёт с ума. Явно пора смываться от греха подальше.
— Ты прав, — напрягся Аристарх. — План таков. Идём, якобы, в туалет, и быстро ретируемся через окно.
— Боже, как сложно! Там имеется только маленькая форточка, в которую нам не пролезть, — поморщился я, а потом крикнул. — Господа! Сейчас мы с моим другом оставим вас на несколько минут, покурим на свежем воздухе, а потом веселье продолжится!
— Браво! Великолепно! Замечательно!!! Брависсимо!!! О, Маэстро!
Мы с Иваном-Аристархом весьма поспешно покинули заведение. При этом я не забыл прихватить с собой скрипку и даже волынку.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Если дорога усыпана розами, её лучше обойти.
Я снова лежал между великолепных ног Натальи и чувственно целовал её пальчики и довольно упругие, но в то же время сладкие и очень нежные бёдра, а также влажные и чувственные складочки, расположенные между ними и животиком, которые сводили меня с ума.
— Слушай, а расскажи мне что-нибудь о своих женщинах, которые были в твоём давнем и в недавнем прошлом, — вдруг сказала Наталья.
— Зачем тебе это? Не понял, — насторожился, а потом очень сильно встревожился я. — Что за странная и необычная просьба?
— Почему странная?
— Дело в том, что все мои истории любви имеют печальный конец. Крайне печальный конец, вернее — концы. И, вообще-то, истории любой любви очень интимны и не передаются пересказу.
— А почему у всех у них конец или концы были крайне печальны? — усмехнулась женщина.
— Потому что я являюсь всем известным идиотом, негодяем, мудаком, полным дураком и почти абсолютным придурком.
— Вот как? Очень самокритично. Интересно… А почему ты всего лишь почти абсолютный придурок?
— Если бы я являлся абсолютным придурком, то находилась бы ты со мною в этой спальне в данный момент?
— Навряд ли, хотя, кто его знает. Иногда желательнее иметь дело с почти абсолютным придурком, чем с абсолютным придурком.
— Да, тема сложная и спорная. Ну, придурок я, конечно, гениальный, единственный в своём роде и неподражаемый.
— Да, самооценка у тебя на высшем уровне!
— А как ты хотела!? Поэт, писатель, философ, величайший композитор и самый несравненный исполнитель современности! А волынка?
— Ну, конечно… Как же без неё.
— А, вообще, к чему эти все истории о моих женщинах тебе нужны! Мне психоаналитик не требуется. Мне требуется хирург, желательно хороший. Собственно, какой от него толк в моём трагическом состоянии.
— Ты своим состоянием уже всех достал! Помирать, так помирать! С музыкой! Вон, какая у тебя скрипка. А какая волынка! И не скули более, балбес! Поговорим всё-таки о твоих женщинах.
— Ты что, претендуешь на роль очередной наследницы моего состояния? — ужаснулся я. — Зачем эти разговоры о моих женщинах!?
— Да ни на что я не претендую, — устало усмехнулась Наталья. — Всё твоё наследство и состояние и гроша ломанного не стоят. Подумаешь, всего три миллиона долларов или евро, пара-тройка машин, катер, яхта, три английских бульдога, одна персидская кошка, две квартиры в Москве, особняк в Подмосковье и какой-то непонятный убогий сарай в Сочи.
— Ну, одно дело, когда сарай находится где-то, допустим, в Тамбове или в Воркуте, а совершенно другое, если он находится в Сочи! Знал бы прикуп, жил бы в Сочи! — иронично произнёс я.
— Согласна, — рассмеялась женщина.
— И так?!
— Что, «и так?».
— Ты же просила меня рассказать историю о прошлой жизни?