По мере того, как мы подрастали, соответственно сфера моей ответственности за сестру становилась все шире и шире.
В тринадцать-пятнадцать лет я бродила в поиске сестры по району, выглядывая, не попала ли она в какую-то неприятность. Район был небезопасным, подбирались «бандитские девяностые». Сестра легко находила общий язык абсолютно со всеми, добродушная и открытая, красавица, и поклонников в ее активе числилось «море». Поклонники сражались за благосклонность сестры и устраивали «разборки» как между собой, так и с сестрой. Однажды сестре все-таки досталось. Один из ревнивцев ударил сестру, да так сильно, что она упала в снег, задохнувшись, и потом долгое время мучилась от болей в груди. Некоторое время она даже боялась выходить на улицу, чтобы ревнивец не «подрезал» ее, как грозился. Мама об этом не узнала, я и сестра урегулировали эту проблему сами.
В другой раз я возвращалась домой, зашла в наш подъезд и краем глаза увидела, что двое подростков шарахнулись в разные стороны.
— Вот молодняк! — думаю я, не глядя в их сторону.
Не останавливаясь, я прошла мимо, вызвала лифт и поехала домой. Не успела я войти в квартиру, как вбегает запыхавшаяся сестра. Оказалось, что пока я поднималась на лифте, она бежала за мной по лестнице. Вбегает и кричит мне с порога:
— Лена, это совсем не то, что ты подумала, мы ничего такого, просто болтали…
— Да? — потянула я, осмысливая. — И кто это? Очередной «двоюродный» или «троюродный» брат (так сестра, чтобы умерить ревность кавалеров, объясняла им присутствие рядом с ней посторонних парней)?
Вида я тогда не подала, что не поняла и не видела, что это она стояла в подъезде.
— Этот — «троюродный», — с улыбкой ответила Ирина.
— Дождешься ты, Иринка, что эти братья тебе ноги из попы повыдергивают.
— Да ладно тебе, я аккуратно, — щебетала она.
Я провела с сестрой очередную нравоучительную беседу о «правилах поведения девушки», сестра сделала вид, что слушает, дала положенные в данном случае обещания и заверения, и инцидент был исчерпан… и снова без участия мамы.
Потом, как мне помнится, в восьмом классе мама не заметила, что в пять часов вечера, придя домой, сестра быстро прошмыгнула в большую комнату и прямо в одежде завалилась спать. Я заметила. Я находилась в маленькой комнате, а мама на кухне. И мне показалось странным поведение сестры. Я вошла и стянула с нее одеяло, от нее пахло алкоголем. Я устроила ей серьезную промывку мозгов, а маме мы снова ничего говорить не стали под обещание, что это случилось в первый и последний раз. Они праздновали чей-то день рождения, и попробовали «по глотку шампанского». Ничего страшного и особенного, но я почему-то считала, в отличие от мамы, что беседу провести просто необходимо.
И вот сестра выросла и результатом моей опеки стало то, что в семнадцать лет она мне с сердцем объявила:
— Какая же ты, Ленка, стерва была! Я матери так никогда не боялась, как тебя! Как же ты меня доставала!
А я просто ее очень любила и люблю!
Мы выросли и стали очень близкими подругами. Сестра отучилась в институте и работает в престижной компании, она прекрасная мать и жена, я горжусь ею.
Мы часто обсуждаем с ней вопрос того, как мы получились такими разными и одновременно одинаковыми. Мы всегда видели, что сестра абсолютно не похожа на маму внешне, да и я не особо. И нам обеим с раннего детства было интересно хотя бы на фото посмотреть на отца и на родственников с его стороны. Еще маленькими мы в тайне от мамы рылись в ящике шкафа, в котором лежали документы. Но узнать нам почти ничего не удалось, так как мама разорвала все связи не только в жизни, но и на фото, в том числе она отрезала отца со всех совместных фотографий. Мы знали об отце только то, что нам о нем рассказывала мама. Моих личных детских воспоминаний у меня совсем немного, и все они «прошли» через призму маминого мнения.
Разыскивая фото отца, мы нашли свидетельство о первом мамином разводе, и узнали главную семейную тайну. Оказалось, что мамин брак с отцом не первый, она уже была замужем. Первый раз она вышла замуж сразу, как ей исполнилось восемнадцать лет. Я не удержалась от распиравшего меня любопытства и, признавшись в нашем поступке, спросила маму об этом. В ответ про мамин первый брак я ничего не узнала, а узнала, что вполне возможно где-то живет наш старший брат. Свою неуверенность в данном факте мама объясняла тем, что акушерка и ее мама утверждали, что ребенок родился и сразу же умер. Но сама мама не была в этом так уверена, и обвиняла в произошедшем свою мать, говоря, что подозревает, что это она лишила ее сына, тем самым избавив маму от бремени столь раннего материнства. В выписке из роддома, по маминым словам, написали криминальный аборт, хотя мама именно рожала. Поэтому, став старше, она и заподозрила, что ребенка отдали женщине, которая лежала в роддоме рядом с ней и мечтала иметь детей, но ей это не удавалось, так как раз за разом у нее появлялись на свет мертворожденные дети. Этот факт оставил неизгладимые впечатления на моей детской психике. Что там произошло на самом деле, я так и не знаю до сих пор. Во взрослом возрасте мама почему-то предпочитает не обсуждать со мной эту тему. А тогда мама охотно поделилась со мной — ученицей младшей школы своим горем, взяв с меня обещание не рассказывать сестре. Вот такие грустные подробности открылись нам с сестрой совсем в юном возрасте в результате нашего расследования и выяснения, на кого мы похожи. Об отце я расскажу далее.