В годы «бездетности» Екатерину поддерживала Диана де Пуатье, которая считала, что сохранять статус-кво выгоднее, чем иметь дело с новой, менее покладистой женой. Диана заставила Генриха больше времени проводить в постели Екатерины. В ответ Екатерина позволила Диане использовать свое влияние. К тому времени, как Мария прибыла в Сен-Жермен, Диана участвовала в воспитании детей королевской четы. К ней прислушивался Жан д’Юмьер, которого в 1546 г. назначили главным распорядителем и гувернером королевской детской. Ему помогала жена, Франсуаза де Контей, леди д’Юмьер; благодаря Диане она смогла сохранить свое положение и после смерти мужа в 1550 г., когда его место занял Клод д’Юрфе, бывший послом в Риме и вернувшийся ко двору.
За несколько недель до прибытия Марии в Карьер-сюр-Сен Диана отправила д’Юмьеру записку, в которой передавала распоряжение короля по поводу королевского протокола. Марию следовало поселить в лучшей комнате замка вместе с принцессой Елизаветой, и она должна была первенствовать над всеми, за исключением дофина. Более того, она должна была «стоять выше моих дочерей, поскольку ее брак с моим сыном предрешен, и кроме того, она коронованная особа».
Екатерина Медичи впервые увидела Марию в Сен-Жермене. Она отметила красоту и живость характера девочки: «нашей маленькой королеве Шотландии довольно улыбки, чтобы вскружить головы всем французам». Впоследствии Екатерина станет злейшим врагом Марии, но мотивом будет не женская ревность к ее привлекательности, а желание защитить статус своих детей, а также страх и неприязнь к растущему могуществу Гизов. Но настоящее соперничество началось только после смерти Генриха II. Пока же все трое прекрасно уживались.
Королевский двор с радостью приветствовал Марию. Ее сводный брат, герцог Лонгвиль, который с волнением ожидал встречи в Сен-Жермене, нашел ее великолепной. Жак де Лорж, возглавлявший отправленные в 1545 г. в Шотландию подкрепления, которым заплатили фальшивыми монетами, в своем письме Марии де Гиз писал, что ее дочь «настолько очаровательна и умна, что всякий, кто ее видит, испытывает ни с чем не сравнимую радость и удовольствие». С нетерпением ждавшая новостей о дочери Мария де Гиз была польщена столь высокими отзывами.
9 декабря Генрих II вернулся в Сен-Жермен. К тому времени он уже пригласил художника, чтобы написать портреты всех детей. И в конце октября в Невере он узнал Марию по ее портрету и сразу обратился к ней по имени. Когда они наконец встретились, Генрих нашел ее манеры и внешность безупречными. «Она самый прелестный ребенок, какого мне довелось видеть», — радостно сообщал он Монморанси, коннетаблю Франции. С тех пор Мария была для него, как он постоянно повторял, «моей собственной дочерью».
«Выход в свет» Марии состоялся несколько дней спустя во время свадьбы ее дяди Франсуа и Анны д’Эсте, дочери Эркюля д’Эсте, герцога Феррарского. Это был великолепный праздник, на который были приглашены дипломаты со всей Европы. На торжественном приеме Генрих II произнес речь, в которой привлек внимание всех к «моей дочери, королеве Шотландии», и ее танцу с дофином.
Мария любила танцы и знала множество простых па. Когда они с дофином вышли на середину зала, все замерли, глядя на них. Это был первый серьезный экзамен Марии при французском дворе. Ей пришлось выйти вперед в жестком накрахмаленном платье, украшенном плетеным орнаментом и драгоценными камнями, и в тесных туфельках без каблуков выполнять сложные движения, которые она разучивала последние несколько недель, — сначала просто отсчитывала шаги в такт музыке, а потом практиковалась с дофином под строгим взглядом леди Флеминг. Такой куртуазный танец в обязательном порядке предшествовал обручению, поскольку демонстрировал всему двору, что «влюбленные» здоровы и пребывают в хорошей физической форме. По окончании танца партнеры любого возраста должны были обменяться нежным поцелуем.