XXII
С этого дня принц и королева виделись так часто, как это было возможно, и граф фон Мансфельд ни на секунду не усомнился, что они поладили. Госпожа фон Берлепш, получив отповедь от королевы, поостереглась посвящать его в то, чего и сама как следует не знала, а королева опасалась ее и доверяла ей только самое необходимое из того, что она собиралась делать. Анна готовила короля, страдавшего от своей болезни все сильнее, к составлению завещания, так ожидаемого столькими людьми, и, поскольку она имела на него большое влияние, убедила его хранить эту тайну даже от кардинала Порто-Карреро. Король скрыл от всех без исключения членов своего совета предложения, сделанные королевой, и решения, принятые ими вместе.
Добившись согласия супруга и зная, что он сдержит слово, Анна сообщила об этом Дармштадту и велела ему, соблюдая крайнюю осторожность, готовиться к отъезду.
Благовидным предлогом для путешествия стало желание принца отправиться в Вену, чтобы выразить почтение императору, а также побыть несколько месяцев у родителей; кроме того, Дармштадт сказал Мансфельду, будто эта поездка поможет рассеять подозрительность некоторых второстепенных лиц при дворе, присматривающихся к его ночным визитам. Посол, оказавшийся жертвой ловкого обмана, от которого ему не суждено было утешиться никогда, первым одобрил эту идею. Он даже предложил принцу помощь, дав обещание тайно пересылать ему письма королевы. Принц поблагодарил его, но отказался под тем предлогом, что королева не станет ему писать, — такая неосторожность могла послужить основанием для доноса.
Принц отправился в путь. Он нарочно проехал через Швейцарию, чтобы не оказаться во Франции; его карета пронеслась по Мюнхену не останавливаясь, но в ней под именем принца мчался его камердинер, а сам Дармштадт поселился инкогнито в жалкой гостинице на самой грязной окраине города и там встретился с курфюрстом, переодетым так же как и он.
Они договорились, что принца Баварского отправят в Мадрид, где он должен будет выучить испанский язык и усвоить испанские обычаи. Мальчик внушал самые радужные надежды; он был очень красив, очень умен, его тонкие высказывания повторяла вся Европа.
Дармштадт дал знать королеве, что все будет осуществлено по условленному плану — через посланника Баварии, получившего приказ от своего повелителя вручить королеве от его имени чрезвычайно красивый подарок из горного хрусталя, которого так много в Богемии и других его землях. Две ветви пфальцграфского дома рассорились из-за Богемии давным-давно, теперь отношения восстанавливались довольно успешно, и этот подарок должен был послужить тому доказательством.
В тот день, когда король под давлением королевы решил объявить о своем завещании, он отправился в Аранхуэс, не сообщив об этом послам, однако пригласил туда всех членов совета и прежде всего его главу, кардинала Порто-Карреро. В первый же вечер Карл велел всем собраться в их зале, куда обещал явиться для важного сообщения. Члены совета, разумеется, пришли туда, ничего не подозревая, ибо сведения о завещании никуда не просочились. В то время даже мысль о нем не приходила им в голову.
— Сеньоры, — произнес Карл, когда присутствующие заняли свои места, — сегодня — памятный день для Испании, ибо я собираюсь решить ее судьбу. Вот завещание, составленное в полном соответствии с моим свободным выбором; я прошу вас прочитать его и выполнить необходимые формальности, исключающие возможность оспорить его. Такова моя воля, и я настаиваю на том, чтобы это завещание не подвергалось пересмотру ни при моей жизни, ни после моей смерти.
Члены совета переглянулись в крайнем удивлении. Только кардинал не изменился в лице, в глазах остальных он хотел быть человеком посвященным. При дворе недостаточно быть обласканным повелителем, нужно еще выглядеть соответствующим образом.
Но больше всех был поражен духовник короля. Он обратился с упреками к своему подопечному, но Карл ответил ему с находчивостью, обычно не свойственной ему:
— Преподобный отец, мое завещание не грех, и я не обязан был сообщать вам о нем.
— Это сделала королева! — выкрикнул кто-то.
Через несколько часов этот крик донесся до Мадрида и достиг ушей графа фон Мансфельда; посол был крайне удручен — он не мог поверить в то, что услышал, и тут же отправил одного из секретарей в Аранхуэс, к кардиналу, который подтвердил, что все — истинная правда, он сам держал в руках подписанное королем и одобренное советом завещание, имеющее такую же законную силу, как если бы его заверили все нотариусы Европы.
Граф чуть с ума не сошел, он еще не осознал до конца, какую шутку с ним сыграли, но горькое подозрение закралось в его душу, когда секретарь произнес:
— Все это устроила королева.
Сначала граф подумал, что Дармштадта обманули так же как его, — королева удалила принца под благовидным предлогом, чтобы развязать себе руки. Но первая ниточка, указавшая на предательство, неизбежно должна была привести такого хитрого человека, как посол, ко второй. Он вспомнил о тайном ходе в покои Берлепш и о том, как она выпроваживала его оттуда с того самого дня, как Дармштадт впервые побывал у королевы. Граф не мог сразу разгадать эту странную и необъяснимую тайну, но он заподозрил что-то неладное, и это был первый шаг. Ухватившись за блеснувшую в мозгу догадку, Мансфельд должен был прояснить все до конца, и он преуспел в этом, но слишком поздно для себя.
Новость облетела всю Европу; я помню, какое она произвела впечатление и что говорили о ней повсюду. Герцог Савойский похвалил короля Испании: по его мнению, Карл проявил себя как политик, способный на великий шаг; он сумел отстранить от испанского престола Францию и Империю одновременно, а герцог считал, что для небольших стран нет ничего опаснее великих государств: рано или поздно они будут поглощены ими.
Королева была счастлива и горда; она не могла отказать себе в удовольствии посмотреть на потерпевшего поражение графа фон Мансфельда и дать ему понять, что ей известны его козни. Граф явился во дворец, как только двор вернулся в Мадрид. Королева приняла его в спальне короля, который слегка занемог и лежал в кровати.
— Господин посол, — сказала она ему, — вы пришли, чтобы поздравить нас, и мы охотно принимаем ваши поздравления. Король спокоен, а Испания будет счастлива. Я написала моей сестре и императору, желая лично сообщить им о решении, в принятии которого — я этого не скрываю — принимала большое участие, и потому мне так приятны ваши поздравления.
— Позвольте же мне принести их вам, ваше величество. Королева Испании проявила себя как чрезвычайно искусный политик, она сумела спутать все расчеты. Даже принц Дармштадтский, судя по всему, ошибался, — намеренно добавил граф.
— Принц Дармштадтский — мой кузен и лучший друг, господин посол. Сегодня утром я получила от него письмо; он сел на корабль в Генуе и скоро прибудет в Барселону. Здесь его ожидают новые милости короля: он теперь гранд первого класса и вице-король Каталонии; вы можете сообщить моему августейшему брату, что мы делаем для его подопечного.
— Но, ваше величество, это завещание, составленное втайне, тогда как мой повелитель…
— … рассчитывал на нечто иное? Я знаю. Но не принимаю того, что мне навязывают, и единственное, чего никогда не прощаю, это уверенности в том, что я способна на низкий поступок. Надеюсь, однако, что мы все же не расстанемся с вами, господин граф. Счастье не всегда улыбается нам, а борьба происходит каждый день.
И королева повернулась к нему спиной.
Мансфельд вернулся к себе в ярости, почти в отчаянии; он понимал, что пропал. Его депеши были отосланы: ему надо было сообщить о своем провале; но с этого часа граф не ел и не спал. Его, такого искушенного политика, обманула неопытная и бесхитростная женщина. Он ломал голову, как исправить ошибку. И как будто нашел ее: граф срочно послал в Вену надежного секретаря, снабдив его устными наказами, ведь не все можно доверять бумаге.