И вот сейчас автобус промчался сквозь Берроубридж, мимо реки, освобожденной нами от ив, мимо места, где Альфред Великий когда-то сжег хлеб в печи и получил нагоняй от жены рыбака. Автобус остановился, чтобы пропустить пару овец. Овцы остановились на обочине, подняли головы и уставились в окно прямо на меня. Мы несколько секунд смотрели друг на друга, а затем они отпрыгнули в сторону, перемахнули через изгородь и исчезли в поле. Еще через несколько минут в автобус вошла женщина с собакой и села напротив. У собаки были разные глаза – один светло-голубой, другой карий, а зубы желтые.
Я протянул руку, чтобы погладить ее, но женщина сказала:
– Я бы не стала этого делать.
– Ладно, – сказал я, поспешно убирая руку, и мы сидели, наблюдая, как равнины плавно переходят в холмы, а автобус все катился вперед, со свистом пролетая бесконечные поля, чистенькие деревеньки, пестрящие вывесками «Ночлег и завтрак» и написанными от руки объявлениями «Свежие яйца», поломанные трактора в полях и заброшенные парковки, на которых ритмично качались машины с запотевшими стеклами.
В Тонтоне я сошел с автобуса не доезжая реки, прошел по Хай-стрит, нашел телефон и снова позвонил Поллоку. На этот раз он сам взял трубку.
– Ну и что за херня? – спросил я.
– Он нас ждал.
– Он собирался меня убить!
– Мне очень жаль…
– Жаль? Вам жаль? Вы что, не слышали, что я сказал? Он хотел меня пытать, а потом убить!
– А что мне еще сказать? – Голос Поллока звучал так, будто он только что хорошенько получил по яйцам от начальства.
– Что, получили по яйцам? – спросил я.
– Угу.
– И на том спасибо.
– Слушай, Эллиот…
– Он связал меня по рукам и ногам и запихнул в свою вонючую машину, как мешок картошки. Он играл ножичком у меня перед глазами. Этот человек – полный псих!
– Расскажи, как это было.
– А я что делаю? Но я никак не могу врубиться…
– Во что?
– Из-за чего все эти разборки? Стрельба, угрозы… Из-за пары мешков дури?… О чем тут вообще говорить? Не такое уж это великое богатство. Ну почему он никак не успокоится?
– Я же говорил тебе. Здесь замешана не только твоя дурь. Он приторговывает в других местах, поэтому не может допустить, чтобы хоть кто-то выбился из-под его контроля. Тогда и другие начнут таскать у него, как вы. Теперь врубаешься?
– Ода! Наконец-то я получил разумное объяснение!
– Где ты сейчас?
– Здесь.
– Где это здесь?
– В Тонтоне.
– Так ты сбежал от Диккенса?
– Представьте себе! Где-то по дороге в Бристоль… – Я начал пересказывать ему, что произошло.
– Я знаю, – сказал Поллок. – Мы взяли его шестерок и фургон, но сам он ушел от нас.
– Да я видел, что произошло.
– А его красный фургон мы нашли в Бриджуотере.
– И что теперь? Дать вам за это медаль?
– Слушай, Эллиот…
– Ну?
– Мы найдем его.
– Очень на это рассчитываю. Этот маньяк знает, где я живу!
– Наши люди сидят у него дома.
– Ara, a он, я полагаю, сразу же попрется к себе домой.
– Нет, не думаю, что сразу попрется.
– Ну а другие версии у вас есть?
– Ну да, еще парочка.
– Он вернется, чтобы прикончить меня.
– Я понимаю, что ты напуган. Хочешь, я пошлю кого-нибудь из наших, чтобы обеспечить тебе защиту?
Я расхохотался.
– Защиту? Вы помните, что произошло сегодня утром? Не надо мне вашей защиты. С этого момента я буду защищать себя сам.
– Нет, Эллиот, это плохая идея.
– Да? У вас есть идеи получше? – Я не стал ждать его ответа и просто повесил трубку, вышел из будки и в сердцах плюнул на асфальт.
Я был страшно зол, зол, как рыба с крючком в глазу. Как горящий куст. Как канюк, только что схвативший полевку. Я шел быстро, опустив голову, злой как сам сатана. Не глядя перешел дорогу, чуть не врезался в старушку с сумкой на колесиках, не пропустил ни одного камня – все они отправились в канаву. Паника и страх отступили, теперь мной правил гнев. Я направился в сторону больницы, но, проходя мимо дверей бара, вдохнул затхлый запах пива и сигарет и решил зайти на минуту. Вообще-то я не люблю виски, но сейчас мне показалось, что стаканчик мне не повредит, придется как раз впору моему гневу и вытолкнет его наружу. Пламя в стакане. Жги меня! Я толкнул двери, вошел внутрь и огляделся. Навстречу мне повернулись три или четыре мрачных физиономии. Я подошел к стойке бара.
От толстого лысого бармена за версту несло потом. Он взглянул на меня, облизнул губы и буркнул: